Опубликовано журналом «Международная жизнь» (1999 - №5, стр. 8-20), затем существенно дополнено и частично исправлено (всё внесенное после публикации дано курсивом, а статья «МЖ» идёт в конце этого файла)

В.Казимиров

П Р О В Е Р К А В Р Е М Е Н Е М

(к пятилетию прекращения огня в карабахском конфликте) *

* В журнале «Международная жизнь» редакция дала другой заголовок этой статье «Гуманитарная катастрофа в Карабахе была больше, чем ныне в Косово» (см. текст той статьи – до дополнений - в конце данного файла)

12 мая 1994 г. прекратилось кровопролитие в самом «древнем» вооруженном противоборстве на территории бывшего Советского Союза – в конфликте в Нагорном Карабахе и вокруг него. Пять лет – это еще не история, но уже серьезный экзамен политической воли всех сторон в конфликте, тем более в условиях явной незавершенности его урегулирования.

Как не раз отмечалось, нагорно-карабахский конфликт был одним из наиболее ожесточенных и кровопролитных на пространствах СССР. Он отличался широким использованием современной военной техники, вплоть до танков, ракетно-артиллерийских систем и бомбардировщиков, размахом глубоких наступательных операций то одной, то другой стороны, взятием многих городов, огромным количеством перемещенных лиц и беженцев.

Масштабы гуманитарной катастрофы в зоне карабахского конфликта были не меньше, а, может быть, и больше, чем ныне вокруг Косова. Около миллиона азербайджанцев из-за кровавого конфликта вынуждены были сняться из родных мест и стать «перемещенными лицами», хотя в обиходе их чаще называют беженцами. Покинули свои города жители Шуши, Лачина, Кельбаджара и Агдама. Обезлюдели большие районы юго-запада Азербайджана, их жителям пришлось спасаться от оккупации, пробираясь через территорию Ирана. Нелёгкая участь постигла полмиллиона армян, проживавших ранее в Баку, Сумгаите, Гяндже, Шаумяновске, да и в самом Нагорном Карабахе. Многие из них стали беженцами, временно осевшими в других странах.

Ожесточенность боев в 1992-93 гг. подсказывала жителям прифронтовых районов сниматься со своих мест, бежать до прихода солдат «противника». Депортации в этом конфликте были лишь на начальной фазе, а далее преобладало бегство от фронта.

* * *

Борьба за прекращение огня в Карабахе и вокруг него велась Россией настойчиво и приоритетно на протяжении целого ряда лет (1991-1994 гг.). Одной из примечательных черт работы в пользу перемирия было вовлечение в нее по инициативе России широкого круга стран, прежде всего, политического руководства, представителей военных и внешнеполитических ведомств конфликтующих сторон, руководителей и дипломатов различных государств, особенно по линии СНГ и ОБСЕ.

России принадлежит изначальная идея привлечения международного сообщества к урегулированию этого конфликта в целом. 24 марта 1992 г. по линии тогда ещё СБСЕ было принято принципиальное решение о созыве Минской Конференции для его урегулирования. Первоначально было решено, что ее участниками будут 11 государств (Азербайджан, Армения, Россия, Белоруссия, Турция, США, Франция, Германия, Чехословакия, Швеция, Италия). Первым председателем этой конференции, которая так и не была созвана, стал итальянец Марио Раффаэлли. Когда в мае 1992 г., из-за захвата армянами Шуши и Лачина делегация Азербайджана отказалась дать согласие на открытие этой конференции, в том же составе сложилась т.н. минская группа, задачей, которой стала по сути подготовка к созыву конференции. В дальнейшем к этой группе присоединились Финляндия и Швейцария, Венгрия заменила в ней Чехословакию.

По инициативе России к этому привлекались и люди других профессий: проводились встречи военных, представлявших конфликтующие стороны, парламентариев, религиозных деятелей, представителей средств массовой информации. Эти усилия были направлены, прежде всего, на то, чтобы сформировать внутри противоборствующих лагерей своего рода «партии мира», которые могли бы противостоять шовинистической пропаганде «партий войны».

Трудно даже приблизительно составить сейчас список лиц, которые стремились в силу своего призвания, должностного положения или широкой известности сыграть полезную роль в примирении между азербайджанцами и армянами. Это и Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, и тогдашний министр обороны России П.С.Грачев, и чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров, и генерал-полковник Д.А.Волкогонов, и всемирно известный виолончелист Мстислав Ростропович. Каждая крупица, привнесенная этими людьми на благо урегулирования конфликта, была очень ценной. Благороден был и тот порыв, которым руководствовался каждый из них. Их вклад безусловно дополнял усилия политических деятелей и дипломатов. Но, конечно, он не должен, да и не мог заменить длительных, неутомимых поисков сближения позиций сторон, адского терпения, выдержки и настойчивости профессионалов этой работы. Всякие попытки решить этот конфликт «наскоком», изобретением какой-то магической формулы оборачивались разочарованием. Только повседневная работа с конфликтующими сторонами, методическое накопление редчайших элементов согласия между ними, несмотря на регулярность сбоев и срывов, невыполнение, а порой и отказ конфликтующих сторон от обещаний, – только этот тернистый путь, усеянный неудачами, мог привести, в конечном счете, к какому-то существенному позитивному сдвигу.

Много усилий прилагалось для прекращения конфликта по парламентской линии. В Межпарламентской ассамблее СНГ, созданной в 1992 г., была даже сформирована группа содействия урегулированию карабахского конфликта, в которой активную роль играл тогдашний председатель парламента Киргизии Медитхан Шеримкулович Шеримкулов. После встречи парламентариев Азербайджана и Армении с участием представителей Нагорного Карабаха, проведенной в декабре 1993 г. в городе Мариехамн на Аландских островах, где ее участникам была предоставлена возможность ознакомиться с опытом разрешения национальных противоречий между шведами и финнами, М.Ш. Шеримкулов предложил продолжить диалог в столице Киргизии Бишкеке.

Это новая встреча парламентариев состоялась 3-5 мая 1994 г. Делегацию Азербайджана возглавил заместитель председателя Милли меджлиса Афияддин Джалилович Джалилов, убитый через год неизвестным террористом в Баку. Во главе армянской делегации был председатель парламента Бабкен Араркцян. Группу представителей Нагорного Карабаха возглавлял тогдашний «спикер» из Степанакерта Карен Бабурян. От России, игравшей самую активную роль в этих усилиях и по парламентской линии, были председатель Совета Межпарламентской Ассамблеи СНГ, председатель Совета Федерации РФ В.Ф.Шумейко, секретарь Совета МПА СНГ М.И.Кротов, а также автор этих строк в качестве полномочного представителя Президента Российской Федерации.

В результате упорнейших многочасовых дискуссий был разработан «Бишкекский протокол» на основе, подготовленной мной ещё в Москве. Суть этого документа сводилась в основном к призыву парламентариев прекратить огонь в ночь с 8 на 9 мая 1994 г. По общей договоренности специально была избрана именно эта дата, связанная в памяти всех народов Советского Союза с Днем Победы. Все надеялись показать этим, что, наконец-то, и в этом конфликте побеждает разум. Документ подписали представители армянских сторон и все посредники, но отказалась в тот момент подписать делегация Азербайджана.

Отказ А.Д. Джалилова в Бишкеке от подписания этого документа смазывал результаты состоявшегося межпарламентского диалога. Делегация Азербайджана мотивировала это тем, что не была мол дана возможность поставить подпись представителю азербайджанской общины Нагорного Карабаха Низами Бахманову. В итоге пришлось условиться, что азербайджанские парламентарии, если пожелают, могут присоединиться к «Бишкекскому протоколу» позднее.

Истинная причина отказа А.Д. Джалилова выявилась довольно быстро. Накануне встречи в Бишкеке было известно, что президент Азербайджана Г.А. Алиев едет в Брюссель. Как раз 4 мая он выступал там на заседании Совета НАТО и подписал рамочный документ «Партнёрство ради мира». В этой аудитории он вовсе не говорил о том, что урегулирование карабахского конфликта зависит чуть ли не от одной России (что не раз до этого и после этого заявлялось им публично), и, конечно, ни слова не сказал о действительных усилиях России. Помимо НАТО, которой он адресовал в своей речи немало дифирамбов, упоминались только ООН, СБСЕ и его минская группа. Г.А. Алиев с гордостью отмечал затем, что Азербайджан стал четвёртым государством из бывших республик СССР, присоединившимся к программе «Партнёрство ради мира».

Ни Россия, ни СНГ не были упомянуты им в Брюсселе ни разу, хотя всего за три недели до этого, 15 апреля 1994 г., именно совещание глав государств СНГ по инициативе России при участии президентов Азербайджана и Армении приняло важнейший документ с прямой и ясной постановкой вопроса о прекращении огня: «Главный приоритет, императив урегулирования – незамедлительное прекращение огня, всех военных действий и вслед за этим его надёжное закрепление. Без этого не перейти к ликвидации последствий трагического противоборства». Стоит подчеркнуть, что до этого нигде не было столь чёткой формулировки тем более в многостороннем документе, принятом на таком уровне и с участием глав обоих государств-участников конфликта.

Но, увы, эта поездка в Брюссель и речь в штаб-квартире НАТО уже были частью геополитической игры, начатой азербайджанским лидером.

Вряд ли в этом контексте в тот момент нужно было Г.А. Алиеву и подписание Бишкекского протокола, которое как раз больше всего продвигалось именно российскими представителями как важный шаг на пути политической подготовки к прекращению кровопролития. (Это нисколько не умаляет важности вклада других участников встречи в Бишкеке. Кстати, мало кто знает, что среди них были в роли наблюдателя и представители Аландских островов - как бы с ответным визитом по приглашению М.Ш. Шеримкулова).

«Технология» блокирования Г.А. Алиевым подписания Бишкекского протокола была несложной. Как вскоре рассказал он сам в выступлении 21 мая 1994 г., президент не дал А.Д. Джалилову полномочий подписывать какой-либо документ без его согласия и тот действовал в соответствии с этими указаниями. Конечно, в Бишкеке мы не знали об этих указаниях Г.А. Алиева. Тщетно добивался я телефонной связи оттуда с оставшимся в Баку «на хозяйстве» председателем Милли меджлиса Р.Б. Гулиевым в надежде убедить его дать согласие на подписание Бишкекского призыва (ведь вся встреча проходила по парламентской линии, без представителей исполнительных властей). Но принятое тогда в Бишкеке решение оставить Азербайджану возможность подписать позднее этот документ безусловно было правильным.

Бросать нам тогда это дело на полпути после стольких усилий было бы слишком расточительно. Поэтому по договоренности с А.В. Козыревым, В.Ф. Шумейко и М.И. Кротовым мне пришлось 7 мая срочно вылететь из Москвы в Баку для обсуждения «Бишкекского протокола» с президентом Азербайджана Г.А. Алиевым и председателем Милли меджлиса Р.Б. Гулиевым.

8 мая Гейдар Алиевич собрал в своем кабинете все высшее руководство Азербайджана. В совещании приняли участие руководители парламента Р.Б. Гулиев и А.Д. Джалилов, мининдел Г.А. Гасанов, министр обороны М.Р. Мамедов, госсоветник В.М. Гули-заде, заммининдел Т.Н. Зульфугаров, азербайджанский посол в Москве Р.Г. Ризаев и другие. На совещании решалось, следует ли Азербайджану ставить свою подпись под «Бишкекским протоколом». В начале совещания было выставлено немало очередных укоров российскому посреднику (но затем полезно, реалистично высказались за прекращение кровопролития Ризаев и Гулиев). После острого, драматического обсуждения, в конце концов, Г.А.Алиев согласился с «Бишкекским протоколом». Под документом была поставлена подпись председателя парламента Азербайджана (повторный отказ Джалилова был даже на пользу дела, поскольку подпись Гулиева была важнее), хотя в текст протокола были привнесены две небольшие «поправки». Азербайджанцы настаивали и на том, чтобы поставить под протоколом подпись Н.Бахманова, однако, как ни странно, его в эти дни просто не оказалось в Баку.

Согласие с призывом «Бишкекского протокола» было мужественным шагом со стороны азербайджанского руководства, поскольку «партия войны» уже развернула в Баку бурную кампанию против этого документа, даже не особенно вникая в то, что его сердцевиной был призыв к скорейшему прекращению огня, в котором в данный момент, пожалуй, больше нуждалась как раз азербайджанская сторона. На этой почве чуть ли не возник в Баку парламентский кризис: оппозиция потребовала отставки председателя Милли меджлиса за его подпись под «Бишкекским протоколом», отказалась продолжать работу в парламенте.

«Бишкекский протокол» был кульминацией тех политических усилий, которые прилагались в целях прекращения огня за рамками непосредственно военно-дипломатической работы. Хотя его сутью был всего лишь призыв к прекращению кровопролития. В условиях разгара боевых действий и накала страстей понимание и поддержка парламентариями необходимости поворота хотя бы к перемирию значили немало.

В средствах массовой информации, а иногда даже в исследовательских работах ошибочно приписывают «Бишкекскому протоколу» заключение прекращения огня в карабахском конфликте, путая призыв к нему с принятием окончательного политического решения прекратить стрельбу. Из-за заминки, возникшей с подписанием документа Азербайджаном, так и не удалось осуществить прекращение огня с 9 мая, как первоначально намечалось в Бишкеке. На достижение этой цели ушло еще несколько дней упорной работы.

* * *

9 мая в том же кабинете Г.А.Алиева началось редактирование и обсуждение текста документа о прекращении огня. Российскому посреднику, пользуясь еще советской правительственной линией связи, приходилось параллельно связываться с Ереваном и Степанакертом в целях согласования текста со всеми сторонами. Азербайджанская сторона по-прежнему настаивала на том, чтобы под документом стояла подпись представителя азербайджанской общины Нагорного Карабаха. Эта община, безусловно, оставалась «заинтересованной стороной», но реально не была стороной в конфликте, не имела собственных подразделений на фронте, которые должны были бы по этой договоренности прекратить огонь. В силу самой логики это было недостижимо, но тогда Баку противился подписанию документа с армянскими представителями Нагорного Карабаха, пытаясь добиться подписания этого документа только с Ереваном. Тупиковая ситуация становилась абсурдной: все стороны конфликта хотели прекращения огня, но дело упиралось в то, чьи подписи должны стоять под документом и как его подписать.

Пришлось прибегнуть к необычным полудипломатическим- полутехническим уловкам, чтобы не потерять драгоценное существо дела, не подвергать опасности новые сотни и, может быть, тысячи жизней только из-за расхождений по форме документа и его подписания. Тут и пригодилась нам та «технология», которая была наработана в российском посредничестве на протяжении 1993 г. при заключении краткосрочных прекращений огня и других договоренностей. У нас уже был опыт «факсимильной дипломатии», когда из-за срочности дела и невозможности собрать представителей конфликтующих сторон за одним столом российскому посреднику приходилось договариваться со сторонами по телефону и быстро оформлять договоренности путем обмена сообщениями по факсу. Это позволило ускорить оформление прекращения огня, несмотря на нежелание одной из сторон проводить специальную встречу и быть рядом с представителем конфликтующей стороны, реально противостоящей ей на поле боя, но недопризнаваемой даже в этом качестве.

Под текстом, срочно разработанным российским посредником в форме обращения каждой из сторон к трем должностным лицам России (министру обороны, министру иностранных дел и полномочному представителю Президента РФ) и согласованным по телефону со всеми сторонами, первым поставил свою подпись министр обороны Азербайджана М.Р.Мамедов. Это было 9 мая в Баку. Однако на этой странице не подписывался никто другой– так, как будто бы тот, кто подписывал этот документ, договаривался лишь с самим собой. На следующий день аналогичный текст был подписан в Ереване министром обороны Армении Вазгеном Саркисяном, но тоже без других подписей. Затем, 11 мая такая же процедура была проделана в Степанакерте: под тем же текстом была поставлена одинокая подпись «командующего армией обороны Нагорного Карабаха».

Много лет спустя одним из азербайджанских участников этих встреч в Баку была запущена версия, будто под этим документом и не предусматривалась подпись Нагорного Карабаха, а её якобы произвольно, без согласования с руководством Азербайджана «организовал» потом Казимиров. Вот образчик самой беспардонной лжи! Хотя данный лист (точнее, именно этот лист бумаги с данным текстом) подписывал только министр обороны Азербайджана, но на нём сразу же чётко были проставлены должности двух остальных лиц: министра обороны Республики Армения и командующего армией обороны Нагорного Карабаха, но они должны были подписать тот же текст на других, своих листах. Более того, изначально намечалось, что документ подпишут только Азербайджан и Нагорный Карабах, и немалых усилий стоило – идя навстречу не только пожеланиям Баку, но и здравому смыслу – добиться и подписи Армении. И Ереван пошёл на это ради прекращения кровопролития.

Только все три экземпляра с отдельными подписями на каждом листе, переданные российскому посреднику и сведенные им воедино, могли, в конечном счете, заменить нормальный документ о прекращении огня, который, как правило, подписывается полномочными представителями сторон в конфликте за одним столом либо, по меньшей мере, на одном листе в один день и в одном месте. Формальное несовершенство документа, его несоответствие стандартам не помешали, однако, осуществить прекращение огня на практике.

Ведь главным все-таки были не эти неурядицы в оформлении документа, а политическая воля сторон, верно отражавшая в тот момент настроение как азербайджанского, так и армянского народов, добивавшихся прекращения кровопролития.

Вот почему на листах, подписанных 9 мая в Баку, 10 в Ереване и 11 в Степанакерте, в качестве даты прекращения огня пришлось проставить 12 мая 1994 г. Пять лет, прошедших с тех пор, подтвердили его жизнеспособность, несмотря на целый ряд несовершенств.

Нечеткое восприятие «Бишкекского протокола», его важной, но все же не окончательной роли в практическом достижении прекращения огня в Карабахе не единственная путаница, бытующая в нашей прессе.[1]) Были и другие курьезы. 17 мая 1994 г. по инициативе и при участии министра обороны России П.С. Грачева в Москве состоялась встреча министров обороны Азербайджана, Армении и «командующего армией Нагорного Карабаха». К этому совещанию сотрудники Минобороны РФ, видимо, привыкшие к объявлениям и очередным срывам прекращения огня в Карабахе, подготовили проекты документов, в которых предлагалось… прекратить огонь с 18 мая. Совершенно очевидной была неуместность этого предложения в условиях, когда уже 5 дней в основном поддерживалось прекращение огня (за исключением совсем немногих мелких инцидентов). Так трудно было поверить, что, наконец-то, оно состоялось! Иногда в публикациях у нас появляется и эта ошибочная дата (18 мая), хотя прекращение огня на самом деле на шесть дней старше.

* * *

Давний камень преткновения в карабахском урегулировании – вопрос о том, быть ли ему поэтапным или сразу всеобъемлющим, «пакетным». Сама жизнь на начальной фазе продиктовала урегулирование поэтапное. Именно поэтому Россия на протяжении 1992-94 гг. постоянно «била в одну точку», добиваясь скорейшего прекращения кровопролития. Разработка на том этапе пакетной договоренности была и немыслима. По меньшей мере, она означала бы длительное продолжение кровопролития прежде, чем неизвестно когда была бы достигнута взаимоприемлемая основа для пакетного решения всех проблем, породивших конфликт или порожденных им. Поэтому в те годы российское посредничество исходило из поэтапной схемы: сначала прекращение огня, а затем, уже в более благоприятных условиях, проведение переговоров по соглашению о прекращении вооруженного конфликта и, наконец, решение остальных, хотя и весьма важных, можно сказать – коренных политических проблем, таких, как статус Нагорного Карабаха. Ставка делалась не только на спасение жизней, но и на постепенное снижение накала напряженности между сторонами в конфликте, на развязывание узлов одного за другим.

Характерно, что майский документ о прекращении огня уже содержит положение о том, что в течение 10 дней после его достижения стороны обязуются заключить «Соглашение о прекращении вооруженного конфликта». Оно было призвано завершить решение в основном военно-технических вопросов и открыть переход к фазе политического урегулирования конфликта. Согласование элементов такого соглашения уже в различных формах велось российским посредником со сторонами. Некоторые заделы по существу уже были согласованы на основе двусторонних контактов с каждой из них. Кроме того, по инициативе России фактически еще в 1993 г. в Москве были начаты переговоры с участием представителей всех трех конфликтующих сторон. Значительно позднее к ним подключилась и «минская группа» ОБСЕ, где поначалу преобладало скептическое и даже неодобрительное отношение к «сепаратным» переговорам, организованным Москвой.

Поэтапный путь разрешения конфликта оказался, однако, блокирован самими сторонами. Армянские стороны, добившись преимущества на фронте и заняв семь районов Азербайджана за пределами Нагорного Карабаха, с самого начала пытались «разменять» освобождение этих районов на скорейшее определение выгодного для них статуса Нагорного Карабаха. В представлениях российского посредника определение этого статуса лучше было бы провести в рамках закрытых переговоров непосредственно между Баку и Степанакертом, даже без прямого подключения к ним Еревана. Интересы азербайджанской стороны вполне естественно требовали, прежде всего, освобождения оккупированных территорий, но для этого надо было сначала пройти через общепризнанные средства закрепления достигнутого прекращения огня: размежевание сторон на фронте, отвод войск с обеих сторон от линии соприкосновения, особенно танков и артиллерии, создание «буферной полосы» с возможным размещением в ней нейтральных сил разъединения или наблюдателей.

Серьезной политической проблемой сразу стал развод сил сторон от линии фронта. Позиция азербайджанской стороны, которая, казалось бы, прежде всего, заинтересована в освобождении оккупированных территорий, к сожалению, была больше подвержена воздействию эмоциональных факторов, чем холодному трезвому расчету. Азербайджанцы требовали одностороннего отвода армянских сил от линии соприкосновения, справедливо подчеркивая, что те находятся на оккупированной ими территории, в основном за пределами Нагорного Карабаха. Предложения об отводе и азербайджанских сил от линии фронта воспринималось ими как кощунство и «потакание агрессору». В качестве одного из главных доводов министр обороны Азербайджана приводил то, что отвод их сил даже на несколько километров от линии фронта, сложившейся к 12 мая 1994 г., повлёк бы новые потоки беженцев из азербайджанских сел, находящихся на данный момент под контролем их сил. Это было резонное соображение. Российский посредник, стремясь учесть этот фактор, предложил тогда асимметричный развод войск, который позволял бы азербайджанцам сохранить контроль над наиболее крупными населенным пунктами, компенсируя это более глубоким отводом на других участках фронта. Такое нестандартное решение могло бы учесть интересы всех сторон, позволило бы создать буферную полосу и разместить в ней нейтральных наблюдателей или даже силы разъединения.

Однако азербайджанская сторона отказалась как от симметричного, так и от асимметричного отвода своих сил от линии фронта. Это блокировало продвижение вперед, не позволило перейти к следующим этапам, которые предусматривали поочередный вывод армянских сил из оккупированных районов. Тем самым была утрачена динамика урегулирования, которая позволяла постепенно преодолевать недоверие сторон друг к другу и двигаться дальше. Нерешенность военно-технических вопросов, недооценка логики поэтапного движения в урегулировании сделали бесплодными многие раунды переговоров, проведенных российским посредником.

В конечном счёте, это привело к тому, что стали выдвигаться требования пакетного урегулирования, которое могло, однако, сразу столкнуться с несговорчивостью сторон по статусу Нагорного Карабаха. Таким образом, отсутствие тактической гибкости, недопонимание последовательности этапов урегулирования перекрыли вначале поэтапный путь, а впоследствии завели его в тупик и по пакетному варианту.

Искушение перейти к пакетному урегулированию испытывали и некоторые наши партнеры по минской группе ОБСЕ. Возможно, нашим неверным шагом было то, что мы пошли навстречу нашим финским партнерам по сопредседательству минской группы ОБСЕ ради поддержания доброго сотрудничества, не став отстаивать необходимость продолжения усилий в целях поэтапного продвижения к политическому урегулированию через решение вначале целой серии военно-технических вопросов.

* * *

Статус Нагорного Карабаха наиболее целесообразно было бы разрабатывать на прямых переговорах между Баку и Степанакертом, причем, по возможности, придав им закрытый характер, ограничивающий влияние пропагандистских факторов для воздействия на ход переговоров.

Поначалу казалось, что удастся добиться проведения таких двусторонних переговоров. Так, в середине сентября 1993 г. удалось провести в Москве первую встречу представителей руководства Азербайджана (А.Д.Джалилов) и Нагорного Карабаха (А.А.Гукасян), на которой не без трудностей, но удалось достичь договоренности о продлении тогдашнего временного прекращения огня до 5 октября 1993 г. 25 сентября в особняке МИД России в Москве состоялась закрытая встреча с глазу на глаз президента Азербайджана Г.А.Алиева и лидера армян Нагорного Карабаха Р.С.Кочаряна. На заключительную часть своей беседы они пригласили российского посредника. Имелось взаимопонимание, что подобного рода закрытые контакты будут продолжены. Однако этого не произошло, во многом по следующей причине. В октябре 1993 г. на южном участке фронта недалеко от Горадиза было допущено локальное нарушение прекращения огня с азербайджанской стороны. Армянские войска воспользовались этим предлогом и развернули крупномасштабное наступление, в результате которого захватили ряд районов на юго-западе Азербайджана.

Президент Г.А.Алиев в беседах с посредником не раз ссылался затем на это препятствие к продолжению прямых контактов со Степанакертом, хотя в принципе не отказывался от возможности их возобновления. Более того, этот вопрос стал постоянной темой закрытых встреч российского посредника с президентом Азербайджана. Подтверждая всякий раз намерение начать переговоры со Степанакертом, Г.А.Алиев регулярно откладывал их под разными предлогами. В общей сложности президент Азербайджана восемь раз (!) обещал приступить к возобновлению этих переговоров, но всегда находил предлог для отсрочки (то дело было за подбором надежного азербайджанского переговорщика, то возникали проблемы с местом их проведения и т.п.). Однажды Г.А.Алиев в одном из интервью сказал, что надо использовать и минский процесс, и прямые переговоры. «Если возникнет и третий канал, не буду от него отказываться», - заявил он журналисту.[2]*

Между тем, прямые переговоры непосредственно между сторонами в конфликте, иногда даже без участия посредников, дали неплохие результаты при урегулировании других конфликтов, например, в Приднестровье, Абхазии, Таджикистане. Отказ от использования этого негласного и в принципе довольно эффективного канала помешал преодолению недоверия, обеднил и затормозил в целом переговорный процесс.

Не дали результатов и другие усилия посредника, нацеленные на восстановление доверия между сторонами и облегчение поэтапного урегулирования. Так, осенью 1993 г., после захвата армянскими войсками юго-запада Азербайджана российский посредник настоятельно обсуждал с Р.С.Кочаряном необходимость для начала хотя бы символического добровольного оставления армянами того или иного района или города в качестве жеста доброй воли в адрес азербайджанской стороны. К этому же публично призвал его и президент Армении Л.Тер-Петросян. Надо сказать, что это почти идеалистическое предложение также не отвергалось тогдашним руководителем Нагорного Карабаха. Однажды он прямо заявил, что есть такая возможность, что надо только «поработать над картой». Лишь позднее появились новые доводы: 1) сложилась, мол, самая короткая линия фронта и нельзя ее удлинять; 2) в фортификации на линии соприкосновения уже вложено, мол, столько средств, что нет денег на то, чтобы оборудовать новые укрепления. Таким образом, до дела и в этом вопросе не дошло.

Так стороны постоянно обкрадывали не только друг друга, но и сами себя перед лицом нечасто появлявшихся возможностей продвижения вперед дела урегулирования.

В целом, в ходе этого процесса, как правило, не приходилось сомневаться в глубинной искренности стремления руководителей конфликтующих сторон к нахождению мирного решения спорных вопросов. И, тем не менее, взаимное недоверие было так велико, а опасения, что излишняя уступка не приведёт к встречному движению другой стороны, так навязчивы, что стороны как бы оставались в оцепенении, проявляли чрезмерную жесткость и неуступчивость. Причем, в конечном счете, в ущерб и своим собственным интересам.

Несколько легче обстояло дело с обменом пленными и захваченными гражданскими лицами. Пожалуй, это было единственной сферой, где стороны понемногу шли навстречу друг другу. Периодически осуществлялись обмены небольшими группами пленных. А в мае 1996 г. в ходе поездки нового министра иностранных дел России Е.М.Примакова в Баку, Степанакерт, Ереван и снова в Баку удалось провести полный обмен пленными, которые были выявлены на тот момент, и непосредственно доставить большие группы освобожденных лиц на самолете министра сначала в Ереван, а затем в Баку. Но и в этой области было немало сложностей. Стороны нередко отказывались признать наличие пленных и лиц, захваченных у другой стороны, стремились удерживать их. Как выявилось впоследствии, у сторон оказалось еще немало задержанных пленных, и обмен ими был затем продолжен.

* * *

Посредники испытывали постоянные трудности с выжиманием согласия сторон на те или иные элементы договоренностей, а иногда сталкивались и с откатом от ранее достигнутого согласия. Регулярным, дежурным явлением были подозрения, а то и открытые обвинения в том, что посредник подыгрывает другой стороне. Стремление сторон воздействовать таким образом на линию посредника, заставить его руководствоваться не внутренней логикой урегулирования, не учетом их реальных интересов, а необходимостью устранить «обиды» той или другой стороны, безусловно, мешало продвижению урегулирования. Причем чаще всего таким средством давления на посредника были не конкретные аргументы и выкладки, с которыми приходилось бы считаться, а в основном - эмоциональный напор.

Это стало такой банальностью, что уже атрофировалось первоначально болезненное восприятие инсинуаций, и приходилось лишь порой проверять себя тем, в какой мере недовольны тобой разные стороны. Если так и есть, ругают и те, и другие, и третьи, то, значит, всё в порядке! Если кто-то затих, проверяй себя ещё раз.

Встречались в посреднической работе и более сложные моменты, в которых совсем нелишни были собранность и самообладание. Так, при попытке 20 ноября 1993 г. переехать в районе г. Казах с территории Азербайджана на территорию Армении посредническая миссия России подверглась основательному обстрелу с высокого армянского берега. Были ранены два азербайджанских солдата, которые сопровождали российскую миссию и авангардом выехали на джипе к тому месту, где должны были встретить ее армянские представители. Непосредственно машины российской миссии этому обстрелу не подверглись, поскольку ожидали возвращения этого джипа в укрытом месте, за небольшим холмом и разрушенным зданием. Пришлось отказаться от попытки перебраться на другую сторону «линии фронта», выехать в Гянджу и вернуться самолётом в Москву. Но ситуация была вызывающей, поскольку еще до выезда из Баку мы согласовали с Ереваном место пересечения границы между двумя республиками. Правительство России было вынуждено сделать специальное заявление в связи с этим инцидентом.

Иногда организовывались и специальные массовые акции для оказания давления на посредников. В один из наших приездов в Баку у входа в гостиницу «Хайат Редженси» была собрана утром большая группа азербайджанских беженцев, в основном женщин. Вывести на улицу этих убитых горем людей, потерявших близких или лишившихся крова, дать им в руки плакаты с требованиями к российскому посреднику, подбить на выкрикивание лозунгов, откровенно говоря, ничего не стоило - это были люди в беде. Когда мы сели в машину, чтобы ехать к министру иностранных дел Азербайджана Г.А.Гасанову, бушевавшая толпа преградила нам путь. Пришлось выйти из машины и принять участие в «митинге», ответить на вопросы этих людей. Импровизированной трибуной стала лестничная площадка при входе в отель. Женщины, стоявшие в первом ряду чуть ниже этой площадки, цепляли «оратора»-невольника поверх перил или сквозь балясины балюстрады - кто-то за пиджак, кто за брюки. Диалог с толпой проходил не без труда, но все же состоялся, что явно не вписывалось в заготовленный кем-то сценарий. После двадцатиминутного «разговора» нас освободили и мы выехали к министру. В другой раз мы заранее при содействии сотрудников МИД Азербайджана договорились о нормальной встрече в Баку с родственниками лиц, которые возможно находились в плену, и провели ее вполне цивилизованно.

* * *

После эпизода с обстрелом российской посреднической миссии и временного осложнения из-за этого отношений с Арменией мы решили, что больше не следует пытаться переходить линию фронта наземным путем. Но переезжать от одной конфликтующей стороны к другой через Москву, как это делалось нами в первые годы посредничества, было бы большой потерей времени. Пришлось специально переговорить с президентами Азербайджана и Армении, и они согласились предоставлять для российского посредника небольшие самолеты для перелетов между Баку и Ереваном.

Однако с обеих сторон при этом не хватало уверенности в том, как будет встречен в аэропорту другой столицы этот самолет «противника» с посредником на борту, сумеет ли он вовремя возвратиться, не будет ли придирок к членам его экипажа. Однако если не считать мелких недоразумений вокруг заправки горючим в чужом аэропорту, все проходило вполне нормально. По договоренности со сторонами российский посредник каждый раз оставался в аэропорту до тех пор, пока самолет, на котором он прилетел, не поднимался в воздух и не ложился на обратный курс. Каждая из сторон по шесть-семь раз предоставляла свои ЯК-40 российской посреднической миссии. Мы шутили потом, что при нашем содействии восстановлены авиарейсы Баку – Ереван – Баку и Ереван – Баку – Ереван. Разумеется, не было таких возможностей для полетов самолетами в Степанакерт. Туда приходилось, как правило, добираться вертолетами из Еревана или по длинной Лачинской дороге, захваченной армянами в мае 1992 г. В общей сложности, за 4 года работы по урегулированию этого конфликта пришлось совершить 47 поездок в этот регион, как правило, с посещением всех трех точек. Некоторые журналисты уже сами вели подсчет этих поездок. Помню, как один из них при встрече на ереванской улице приветствовал меня весьма оригинально: «Сорок четвертая!».

* * *

Работая в рамках минской группы с партнерами из западных стран, мы невольно ощущали одно неоспоримое преимущество. Десятилетия, а точнее столетия совместной жизни с азербайджанцами и армянами в одном общем государстве дали нам не только возможность лучше знать друг друга, но и, несмотря на распад СССР и провозглашенные суверенитеты, сохранить редкое чувство близости. Для нас, русских - даже тех, кто, как я, мало знал Кавказ - и азербайджанцы, и армяне оставались «своими». Это ощущение можно будет отнять только сменой поколений, да и то не сразу. Пожалуй, это и было той эмоциональной и психологической основой наших настойчивых усилий по скорейшему достижению прекращения кровопролития, которое не всегда понималось и разделялось нашими западными партнерами. Спасти этим десятки, сотни, а, может быть, и тысячи жизней азербайджанцев и армян (а среди них попадались и русские, и украинцы, и другие), помочь им избавиться от взаимного недоверия и противоборства было для нас самым естественным внутренним зовом. Это далеко выходило за рамки обычных гуманных соображений.

Надо сказать, что в ходе работы минской группы в течение 1992 г. и в начале 1993 г., мы долго присматривались к тому, как ведут дела итальянцы, которые тогда председательствовали в ней, и американцы, которым по сути дела на том отрезке времени принадлежала ведущая роль в группе. Однако с самого начала Россия была наиболее последовательна в выдвижении и «пробивании» предложений по деэскалации военных действий или их приостановке хотя бы на 30 или 60 дней.

Когда эти усилия не получили должной поддержки внутри минской группы, как бы отодвигались ее руководством на задний план, Россия с середины 1993 г. резко активизировала свою собственную посредническую роль и шаг за шагом, несмотря на трудности и срывы, завязывала договоренности между конфликтующими сторонами то о частичном прекращении обстрелов и бомбардировок, то о приостановлении огня, пусть даже временном. Из этих, казалось бы, мелких и редко когда удачных попыток и закладывалась основа под достижение того прекращения огня 12 мая 1994 г., пятилетие которого отмечается теперь.

* * *

Опыт карабахского урегулирования подсказывает такое предложение: в ходе этнических конфликтов посредникам надо искать в обоих противостоящих лагерях наиболее разумные и рациональные силы, способные, несмотря на обвинения чуть ли не в «предательстве», взять на себя инициативу и ответственность за поддержание контактов с такой же партией мира «по ту сторону баррикад». Такие люди, даже политические деятели всегда найдутся. Но если из-за шовинистической истерии им трудно проявить себя, то надо помочь им пробуждением голоса разума и в противоположном лагере. И вряд ли это идеализация возможностей посредничества. Потенциал к примирению надо всемерно активизировать, снимая страх перед «предательством» в том числе и показом того, что есть такая партия и «на той стороне». И надо помогать этим «партиям мира» встретиться, в том числе в буквальном смысле слова – либо на линии фронта, оговорив это с обеими сторонами, либо в нейтральной стране, скажем, в стране посредника.

* * *

В канун прекращения огня, когда в принципе стороны соглашались с созданием буферной полосы и размещением в ней нейтральных наблюдателей, возникла идея более надежно обеспечить его сохранение, разместив в буферной полосе силы разъединения. До кануна Будапештского саммита ОБСЕ (декабрь 1994 г.) не было и речи о многонациональных силах. Само собой подразумевалось, что это будут российские силы разъединения. На фоне нынешних событий вокруг Косово, переговоров в Рамбуйе и Париже, сейчас даже трудно представить себе, какой гвалт был бы поднят на Западе, если бы Москва прибегла к «ультимативной дипломатии» или в целях обеспечения достигнутого ею прекращения огня и ликвидации последствий огромной гуманитарной катастрофы потребовала бы от конфликтующих сторон размещения своих войск между ними. Нет сомнения в том, что это тотчас же было бы объявлено неоимперской политикой, оккупацией, подавлением суверенитета молодых государств, нарушением Устава ООН и норм международного права.

* * *

Непросто складывались отношения между российской посреднической миссией и нашими западными партнерами, с которыми мы в 1992 г. вместе начали работу по урегулированию карабахского конфликта в «минской группе» тогда еще СБСЕ. Когда перед лицом ошибочной линии руководства минской группы, не желавшей взять курс на приоритетное достижение прекращения огня в этом конфликте, России пришлось активно использовать собственные прямые возможности посредничества между конфликтующими сторонами, среди наших западных партнеров быстро взяла верх линия на «сдерживание» роли России. Западники исходили при этом не столько из интересов урегулирования конфликта, сколько из опасений того, что успех ее миссии мог привести к укреплению российских позиций в Закавказье.

Это привело к тому, что наряду с сотрудничеством нередко стали появляться и элементы соперничества между посреднической миссией России и теми странами, которые играли заглавную роль в минской группе. После отхода итальянцев от руководства минской группой и замены представителя США посла Джона Марески председателями Минской конференции и минской группы стали шведские представители – Ян Элиасон и Андерс Бьюрнер. По многим направлениям ощущалось, что одной из главных задач у наших шведских коллег было обузить роль России в урегулировании, ликвидировать ее самостоятельную посредническую миссию, растворив активную роль России в рамках минской группы. Внешне шведы по началу сделали добрый жест в сторону России, подключившись к тем переговорам, которые она уже вела с конфликтующими сторонами, изъявив желание присутствовать на них от имени минской группы. Не возражали шведы и против того, чтобы в основе этих переговоров лежал российский проект Соглашения о прекращении вооруженного конфликта (другого-то и не было), хотя и предприняли на встрече с нами в Стокгольме попытку порядком видоизменить его.

Однако дела складывались так, что одна за другой предпринимаемые Россией инициативы встречали понимание у конфликтующих сторон, и минская группа оказывалась как бы в стороне от реального процесса урегулирования. Однажды мне пришлось откровенно, на документальном материале показать шведским коллегам, как реально складывается посредническая активность у России и у минской группы, какие реальные результаты достигаются по той и по другой линии. Они были явно не в пользу последней.

Памятны такие эпизоды. Однажды, приехав вместе со шведами в Баку, мы провели в гостинице полдня в острейшей дискуссии о том, где должно быть подписано соглашение о прекращении вооруженного конфликта. В проекте соглашения уже значилась Москва. Это было согласовано со всеми конфликтующими сторонами. Казалось бы - что важнее для любого посредника, чем согласие всех конфликтующих сторон на то или иное предложение? Однако А.Бьюрнер всячески добивался того, чтобы в проекте вместо упоминания Москвы был проставлен прочерк, то есть оставить вопрос о месте подписания открытым.

Другой, более ранний случай. Через несколько недель после установления Россией прекращения огня председатель минской группы Матиас Мосберг внезапно предложил конфликтующим сторонам договориться о его…продлении на 30 суток. Нелепость этого предложения была совершенно очевидной, поскольку достигнутое при нашем посредничестве прекращение огня изначально было оформлено как бессрочное. А ведь эта попытка любой ценой «перехватить» инициативу России могла бы закончиться и возобновлением боев через месяц.

На Будапештском саммите ОБСЕ (декабрь 1994 г.) наши западные партнеры пришли к выводу, что «сдержать» Россию можно только включив ее в руководство минской группы. Так появилась идея сопредседательства России и Швеции. Однако и тут было немало козней. Новый представитель США в минской группе Пресел пытался уговорить нас согласиться на сопредседательство только в минской группе, оставив председательство будущей минской конференции за шведом Я.Элиасоном. Только наша твердая позиция - участвовать в руководстве минской группой на равных основаниях с другим сопредседателем - не позволила американцам достичь этой цели: принизить Россию, включив её в руководство группы, но на вторых ролях. В кулуарах Будапештского саммита, точнее, на заключительной фазе его подготовки было немало и других эпизодов, показывавших, мягко говоря, весьма двойственное отношение западников к роли России.

Прошло еще несколько месяцев, и наши шведские коллеги явно утомились от трудной работы с конфликтующими сторонами. 21 апреля 1995 г. Швецию сменила в сопредседательстве Финляндия. Надо отдать должное финскому дипломатическому ведомству Финляндии, которое подобрало очень грамотную команду для работы в одной упряжке с русскими. Все финские дипломаты хорошо владели русским языком, а ведь именно в основном на русском велись все переговоры с конфликтующими сторонами, хотя на каком-то этапе было условлено ввести и синхронный перевод на английский (в минской группе также использовались оба этих языка).

О том, как вели дела наши финские партнеры по сопредседательству минской группы, лучше всего поведали они сами, когда, отчаявшись, дотянули до Лиссабонского саммита ОБСЕ (декабрь 1996 г.) и добились на нём освобождения от этой роли. Мининдел Тарья Халлонен 11 февраля 1997 г. представила доклад о посреднической роли Финляндии в урегулировании нагорно-карабахского конфликта Комиссии по иностранным делам финского парламента. Из доклада однозначно вытекает, что одной из главных задач финских дипломатов было всё то же удержание России от прямой собственной активности в урегулировании конфликта под внешне привлекательным предлогом единства минского процесса, который не отличался однако эффективностью.

Складывалось иногда впечатление, что для наших западных партнеров сдерживание России отнюдь не менее важная задача, чем реальное продвижение в вопросах урегулирования. Заметное раздражение у них (шведов, финнов и американцев) вызывала любая поездка полномочного представителя Президента России по карабахскому урегулированию в зону конфликта.

Оглядываясь назад, невольно приходишь к такому выводу: насколько дальше удалось бы продвинуться в урегулировании, если бы западные страны, входившие в состав минской группы, ставили задачей на «обуздание» России, не создание ей регулярных помех, а, наоборот, стремились бы максимально использовать ее возможности, поддерживали бы ее усилия, а не вели бы игру на противопоставление посредничества России деятельности минской группы. Игру, которую на каком-то этапе начала активно использовать одна из конфликтующих сторон, хотя опять же, в конечном счёте, в ущерб своим собственным интересам. Возможно, нашим упущением во взаимодействии с членами минской группы от западных государств было то, что мы не сумели убедить их в полезности поддержки усилий России, дававших конкретные результаты, не сумели приглушить у них чувство ревности.

Довольно симптоматично эта безвременная «усталость» наших западных партнеров, участвовавших в руководстве минским процессом. Итальянцы пробыли председателями минской конференции и группы всего 17 месяцев, шведы –16 месяцев, финны – 20 месяцев. Причем, первоначально финские коллеги хотели свернуть свою миссию уже через 11 месяцев, но удалось уговорить их «дотянуть» до Лиссабона. Всё это весьма характерно, поскольку для этих государств, пожелавших принять активное участие в урегулировании, реально в этом не было глубокого национального, государственного интереса.

Только Россия не имела и не имеет права «уставать» в этой работе, поскольку это связано с необходимостью нормализации ситуации в таком близлежащем к ней районе, как Закавказье, где у нее сложились и сохраняются глубокие вполне естественные и законные интересы, требующие оздоровления обстановки, возобновления широкого и разностороннего сотрудничества с братскими народами и молодыми государствами этого региона.

[1] ) См. газету «Красная Звезда» от 6 марта 1999 г.

2 ) «Независимая газета», 21 января 1997 г.

__________________________________________________________________

Вариант, помещенный журналом «Международная жизнь» (1999 - № 5, стр. 8-20):

Гуманитарная катастрофа в зоне Карабаха была,

может быть, больше, чем ныне вокруг Косово

12 мая 1994 г. прекратилось кровопролитие в самом «древнем» вооруженном противоборстве на территории бывшего Советского Союза – в конфликте в Нагорном Карабахе и вокруг него. Пять лет – это еще не история, но уже серьезный экзамен политической воли всех сторон в конфликте, тем более в условиях явной незавершенности его урегулирования.

Как не раз отмечалось, нагорно-карабахский конфликт был одним из наиболее ожесточенных и кровопролитных на пространствах СССР. Он отличался широким использованием современной военной техники, вплоть до танков, ракетно-артиллерийских систем и бомбардировщиков, размахом глубоких наступательных операций то одной, то другой стороны, взятием многих городов, огромным количеством перемещенных лиц и беженцев.

Масштабы гуманитарной катастрофы в зоне карабахского конфликта были не меньше, а, может быть, и больше, чем ныне вокруг Косова. Около миллиона азербайджанцев из-за кровавого конфликта вынуждены были сняться из родных мест и стать «перемещенными лицами», хотя в обиходе их чаще называют беженцами. Покинули свои города жители Шуши, Лачина, Кельбаджара и Агдама. Обезлюдели большие районы юго-запада Азербайджана, их жителям пришлось спасаться от оккупации, пробираясь через территорию Ирана. Нелёгкая участь постигла полмиллиона армян, проживавших ранее в Баку, Сумгаите, Гяндже, Шаумяновске, да и в самом Нагорном Карабахе. Многие из них стали беженцами, временно осевшими в других странах.

Ожесточенность боев в 1992-93 гг. подсказывала жителям прифронтовых районов сниматься со своих мест, бежать до прихода солдат «противника». Депортации в этом конфликте были лишь на начальной фазе, а далее преобладало бегство от фронта.

* * *

Борьба за прекращение огня в Карабахе и вокруг него велась Россией настойчиво и приоритетно на протяжении целого ряда лет (1991-1994 гг.). Одной из примечательных черт работы в пользу перемирия было вовлечение в нее по инициативе России широкого круга стран, прежде всего, политического руководства, представителей военных и внешнеполитических ведомств конфликтующих сторон, руководителей и дипломатов различных государств, особенно по линии СНГ и ОБСЕ.

России принадлежит изначальная идея привлечения международного сообщества к урегулированию этого конфликта в целом. 24 марта 1992 г. по линии СБСЕ было принято принципиальное решение о созыве Минской конференции для его урегулирования. Первоначально было решено, что ее участниками будут 11 государств (Азербайджан, Армения, Россия, Белоруссия, Турция, США, Франция, Германия, Чехословакия, Швеция, Италия). Первым председателем этой конференции, которая так и не была созвана, стал итальянец Марио Раффаэлли. Когда в мае 1992 г., из-за захвата армянами Шуши и Лачина делегация Азербайджана отказалась дать согласие на открытие этой конференции, в том же составе сложилась т.н. минская группа, задачей, которой стала по сути подготовка к созыву конференции. В дальнейшем к этой группе присоединились Финляндия и Швейцария, Венгрия заменила в ней Чехословакию.

По инициативе России к этому привлекались и люди других профессий: проводились встречи военных, представлявших конфликтующие стороны, парламентариев, религиозных деятелей, представителей средств массовой информации. Эти усилия были направлены, прежде всего, на то, чтобы сформировать внутри противоборствующих лагерей своего рода «партии мира», которые могли бы противостоять шовинистической пропаганде «партий войны».

Трудно даже приблизительно составить сейчас список лиц, которые стремились в силу своего призвания, должностного положения или широкой известности сыграть полезную роль в примирении между азербайджанцами и армянами. Это и Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, и тогдашний министр обороны России П.С.Грачев, и чемпион мира по шахматам Гарри Каспаров, и генерал-полковник Д.А.Волкогонов, и всемирно известный виолончелист Мстислав Растропович. Каждая крупица, привнесенная этими людьми на благо урегулирования конфликта, была очень ценной. Благороден был и тот порыв, которым руководствовался каждый из них. Их вклад безусловно дополнял усилия политических деятелей и дипломатов. Но, конечно, он не должен, да и не мог заменить длительных, неутомимых поисков сближения позиций сторон, адского терпения, выдержки и настойчивости профессионалов этой работы. Всякие попытки решить этот конфликт «наскоком», изобретением какой-то магической формулы оборачивались разочарованием. Только повседневная работа с конфликтующими сторонами, методическое накопление редчайших элементов согласия между ними, несмотря на регулярность сбоев и срывов, невыполнение, а порой и отказ конфликтующих сторон от обещаний, – только этот тернистый путь, усеянный неудачами, мог привести, в конечном счете, к какому-то существенному позитивному сдвигу.

Много усилий прилагалось для прекращения конфликта по парламентской линии. В Межпарламентской ассамблее СНГ, созданной в 1992 г., была даже сформирована группа содействия урегулированию карабахского конфликта, в которой активную роль играл тогдашний председатель парламента Киргизии Медитхан Ширинкулович Ширинкулов. После встречи парламентариев Азербайджана и Армении с участием представителей Нагорного Карабаха, проведенной в декабре 1993 г. в городе Мариехамн на Аландских островах, где ее участникам была предоставлена возможность ознакомиться с опытом разрешения национальных противоречий между шведами и финнами, М.Ш.Ширинкулов предложил продолжить диалог в столице Киргизии Бишкеке.

Это новая встреча парламентариев состоялась 3-5 мая 1994 г. Делегацию Азербайджана возглавил заместитель председателя миллимеджлиса Афияддин Джалилович Джалилов, убитый через год неизвестным террористом в Баку. Во главе армянской делегации был председатель парламента Бабкен Араркцян. Группу представителей Нагорного Карабаха возглавлял тогдашний «спикер» из Степанакерта Карен Бабурян. От России, игравшей самую активную роль в этих усилиях и по парламентской линии, были председатель Совета Федерации В.Ф.Шумейко, секретарь Совета Межпарламентской ассамблеи СНГ М.И.Кротов, а также автор этих строк в качестве полномочного представителя Президента Российской Федерации.

В результате упорнейших многочасовых дискуссий был разработан «Бишкекский протокол». Его подписали представители армянских сторон и все посредники, но отказалась в тот момент подписать делегация Азербайджана. Суть этого документа сводилась в основном к призыву парламентариев прекратить огонь в ночь с 8 на 9 мая 1994 г. По общей договоренности специально была избрана эта дата, связанная в памяти всех народов Советского Союза с Днем Победы. Все надеялись показать этим, что, наконец-то, и в этом конфликте побеждает разум.

Однако отказ А.Д.Джалилова поставить в Бишкеке свою подпись под этим документом смазывал успех состоявшегося межпарламентского диалога. Делегация Азербайджана мотивировала свой отказ тем, что не была дана возможность подписать этот документ и представителю азербайджанской общины Нагорного Карабаха Низами Бахманову. В итоге было условлено, что азербайджанские парламентарии, если пожелают, могут присоединиться к «Бишкекскому протоколу» позднее.

Однако бросать это дело на полпути после стольких усилий было бы слишком расточительно. Поэтому по договоренности с В.Ф.Шумейко и М.И.Кротовым мне пришлось 7 мая срочно вылететь из Москвы в Баку для обсуждения «Бишкекского протокола» с президентом Азербайджана Г.А.Алиевым и председателем миллимеджлиса Р.Б.Гулиевым.

8 мая Гейдар Алиевич собрал в своем кабинете все высшее руководство Азербайджана. В совещании приняли участие руководители парламента Р.Б.Гулиев и А.Д.Джалилов, мининдел Г.А.Гасанов, министр обороны М.И.Мамедов, азербайджанский посол в Москве Р.Г.Ризаев и другие. На совещании решалось, следует ли и Азербайджану поставить свою подпись под «Бишкекским протоколом». В начале совещания было выставлено немало очередных укоров российскому посреднику. Однако после острого, драматического обсуждения, в конце концов, Г.А.Алиев согласился с «Бишкекским протоколом». Под документом была поставлена подпись председателя парламента Азербайджана, хотя в текст протокола были привнесены две поправки. Азербайджанцы настаивали и на том, чтобы поставить под протоколом подпись Н.Бахманова, однако, как ни странно, его в эти дни просто не оказалось в Баку.

Согласие с призывом «Бишкекского протокола» было мужественным шагом со стороны азербайджанского руководства, поскольку «партия войны» уже развернула в Баку бурную кампанию против этого документа, даже не особенно вникая в то, что его сердцевиной был призыв к скорейшему прекращению огня, в котором в данный момент, пожалуй, больше нуждалась как раз азербайджанская сторона. На этой почве чуть ли не возник в Баку парламентский кризис: оппозиция потребовала отставки председателя миллимеджлиса за его подпись под «Бишкекским протоколом», отказалась продолжать работу в парламенте.

«Бишкекский протокол» был кульминацией тех усилий, которые прилагались в целях прекращения огня за пределами непосредственно военно-дипломатической работы. В наших средствах массовой информации иногда ошибочно приписывают этому документу само по себе заключение прекращения огня в карабахском конфликте, путая призыв к нему с принятием окончательного политического решения прекратить огонь. Из-за заминки в Баку так и не удалось осуществить прекращение огня с 9 мая, как первоначально намечалось в Бишкеке. На достижение этой цели ушло еще несколько дней упорной работы.

* * *

9 мая в том же кабинете Г.А.Алиева началось редактирование и обсуждение текста документа о прекращении огня. Российскому посреднику, пользуясь еще советской правительственной линией связи, приходилось параллельно связываться с Ереваном и Степанакертом в целях согласования текста со всеми сторонами. Азербайджанская сторона по-прежнему настаивала на том, чтобы под документом стояла подпись представителя азербайджанской общины Нагорного Карабаха. Эта община, безусловно, оставалась «заинтересованной стороной», но реально не была стороной в конфликте, не имела собственных подразделений на фронте, которые должны были бы по этой договоренности прекратить огонь. Ввиду того, что это логически было недостижимым, Баку отказывался согласиться с тем, чтобы документ был подписан и армянскими представителями Нагорного Карабаха. Тупиковая ситуация становилась абсурдной: все стороны в конфликте были согласны на прекращение огня, но дело упиралось в то, чьи подписи должны стоять под документом.

Пришлось прибегнуть к необычным уловкам, чтобы не потерять драгоценное существо дела, не подвергать опасности новые сотни и, может быть, тысячи жизней только из-за расхождений по форме документа. Тут и пригодилась нам та «технология», которая была наработана в российском посредничестве на протяжении 1993 г. при заключении краткосрочных прекращений огня и других договоренностей. У нас уже был опыт «факсимильной» дипломатии, когда из-за срочности дела и невозможности собрать представителей конфликтующих сторон в одном месте российскому посреднику приходилось договариваться со сторонами по телефонам и быстро оформлять договоренности путем обмена сообщениями по факсу. Это позволило ускорить оформление прекращения огня, несмотря на нежелание одной из сторон проводить специальную встречу и быть за одним столом с представителем конфликтующей стороны, реально противостоящей ей на поле боя, но недопризнаваемой даже в этом качестве.

Под текстом, срочно разработанным российским посредником в форме обращения каждой из сторон к трем должностным лицам России и согласованным по телефону со всеми сторонами, первым поставил свою подпись министр обороны Азербайджана М.И.Мамедов. Это было 9 мая в Баку. Однако на этой странице не было обозначено никаких других подписей – так, как будто бы тот, кто подписывал этот документ, договаривался лишь с самим собой. На следующий день аналогичный текст был подписан в Ереване министром обороны Армении В.Саркисяном, но тоже без других подписей. Еще через день такая же процедура была проделана в Степанакерте: под этим же текстом была поставлена подпись «командующего армией обороны Нагорного Карабаха».

Только все три экземпляра с одинокими подписями на каждом листе, переданные российскому посреднику и сведенные им воедино, могли, в конечном счете, заменить нормальный документ о прекращении огня, который, как правило, подписывается полномочными представителями сторон в конфликте за одним столом либо, по меньшей мере, в один день и в одном месте. Формальное несовершенство документа, его несоответствие стандартам не мешали, однако, осуществить прекращение огня на практике.

Ведь главным все-таки были не эти неурядицы в оформлении документа, а политическая воля сторон, верно отражавшая в тот момент настроение как азербайджанского, так и армянского народов, добивавшихся прекращения кровопролития.

Вот почему на листах, подписанных 9 мая в Баку, 10 в Ереване и 11 в Степанакерте, в качестве даты прекращения огня пришлось проставить 12 мая 1994 г. Пять лет, прошедших с тех пор, подтвердили его жизнеспособность, несмотря на целый ряд несовершенств.

Нечеткое восприятие «Бишкекского протокола», его важной, но все же не окончательной роли в практическом достижении прекращения огня в Карабахе не является единственной путаницей, которая бытует в нашей прессе. Были и другие курьезы. 17 мая 1994 г. по инициативе минобороны России П.С.Грачева в Москве состоялась встреча министров обороны Азербайджана, Армении и «командующего армией Нагорного Карабаха». К этому совещанию сотрудники Минобороны РФ, видимо, привыкшие к объявлениям и очередным срывам прекращения огня, подготовили проекты документов, в которых предлагалось… прекратить огонь с 18 мая. Совершенно очевидной была неуместность этого предложения в условиях, когда уже 5 дней в основном поддерживалось прекращение огня (за исключением совсем немногих мелких инцидентов). Так трудно было поверить, что, наконец-то, оно состоялось! Иногда в публикациях у нас появляется и эта ошибочная дата (18 мая), хотя прекращение огня на самом деле на шесть дней старше.

* * *

Давний камень преткновения в карабахском урегулировании – вопрос о том, быть ли ему поэтапным или сразу всеобъемлющим, «пакетным». Сама жизнь на начальной фазе продиктовала урегулирование поэтапное. Именно поэтому Россия на протяжении 1992-94 гг. постоянно «била в одну точку», добиваясь скорейшего прекращения кровопролития. Разработка на том этапе пакетной договоренности была и немыслима. По меньшей мере, она означала бы длительное продолжение кровопролития прежде, чем неизвестно когда была бы достигнута взаимоприемлемая основа для пакетного решения всех проблем, породивших конфликт или порожденных им. Поэтому в те годы российское посредничество исходило из поэтапной схемы: сначала прекращение огня, а затем, уже в более благоприятных условиях, проведение переговоров по соглашению о прекращении вооруженного конфликта и, наконец, решение остальных, хотя и весьма важных, можно сказать – коренных политических проблем, таких, как статус Нагорного Карабаха. Ставка делалась не только на спасение жизней, но и на постепенное снижение накала напряженности между сторонами в конфликте, на развязывание узлов одного за другим.

Характерно, что майский документ о прекращении огня уже содержит положение о том, что в течение 10 дней после его достижения стороны обязуются заключить «Соглашение о прекращении вооруженного конфликта». Оно было призвано завершить решение в основном военно-технических вопросов и открыть переход к фазе политического урегулирования конфликта. Согласование элементов такого соглашения уже в различных формах велось российским посредником со сторонами. Некоторые заделы по существу уже были согласованы на основе двусторонних контактов с каждой из них. Кроме того, по инициативе России еще в 1993 г. в Москве были начаты прямые переговоры с участием представителей всех трех конфликтующих сторон. Значительно позднее к ним подключилась и «минская группа» ОБСЕ, где поначалу преобладало скептическое и даже неодобрительное отношение к «сепаратным» переговорам, организованным Москвой.

Поэтапный путь разрешения конфликта оказался, однако, блокирован самими сторонами. Армянские стороны, добившись преимущества на фронте и заняв семь районов Азербайджана за пределами Нагорного Карабаха, с самого начала пытались «разменять» освобождение этих районов на скорейшее определение выгодного для них статуса Нагорного Карабаха. В представлениях российского посредника определение этого статуса лучше было бы провести в рамках закрытых переговоров непосредственно между Баку и Степанакертом, даже без подключения к ним Еревана. Интересы азербайджанской стороны вполне естественно требовали, прежде всего, освобождения оккупированных территорий, но для этого надо было сначала пройти через общепризнанные средства закрепления достигнутого прекращения огня: размежевание сторон на фронте, отвод войск с обеих сторон от линии соприкосновения, особенно танков и артиллерии, создание «буферной полосы» с возможным размещением в ней нейтральных сил разъединения или наблюдателей.

Серьезной политической проблемой сразу стал развод сил сторон от линии фронта. Позиция азербайджанской стороны, которая, казалось бы, прежде всего, заинтересована в освобождении оккупированных территорий, к сожалению, была больше подвержена воздействию эмоциональных факторов, чем холодному трезвому расчету. Азербайджанцы требовали одностороннего отвода армянских сил от линии фронта, справедливо подчеркивая, что те находятся на оккупированной ими территории, в основном за пределами Нагорного Карабаха. Предложения об отводе от линии фронта и азербайджанских сил воспринималось ими как кощунство и «потакание агрессору». В качестве одного из главных доводов министр обороны Азербайджана приводил то, что отвод их сил даже на несколько километров от линии фронта, сложившейся к 12 мая 1994 г., повлёк бы новые потоки беженцев из азербайджанских сел, находящихся на данный момент под контролем их сил. Это было резонное соображение. Российский посредник, стремясь учесть этот фактор, предложил асимметричный развод войск, который позволял бы азербайджанцам сохранить контроль над наиболее крупными населенным пунктами, компенсируя это более глубоким отводом на других участках фронта. Такое нестандартное решение могло бы учесть интересы всех сторон, позволило бы создать буферную полосу и разместить в ней нейтральных наблюдателей или даже силы разъединения.

Однако азербайджанская сторона отказалась как от симметричного, так и от асимметричного отвода своих сил от линии фронта. Это блокировало продвижение вперед, не позволило перейти к следующим этапам, которые предусматривали поочередный вывод армянских сил из оккупированных районов. Тем самым была утрачена динамика урегулирования, которая позволяла постепенно преодолевать недоверие сторон друг к другу и двигаться дальше. Нерешенность военно-технических вопросов, недооценка логики поэтапного движения в урегулировании сделали бесплодными многие раунды переговоров, проведенных российским посредником.

В конечном счёте это привело к тому, что стали выдвигаться требования пакетного урегулирования, которое могло, однако, сразу столкнуться с несговорчивостью сторон по статусу Нагорного Карабаха. Таким образом, отсутствие тактической гибкости, недопонимание последовательности этапов урегулирования перекрыли вначале поэтапный путь, а впоследствии завели его в тупик и по пакетному варианту.

Искушение перейти к пакетному урегулированию испытывали и некоторые наши партнеры по минской группе ОБСЕ. Возможно, нашим неверным шагом было то, что мы пошли навстречу нашим финским партнерам по сопредседательству минской группы ОБСЕ ради поддержания доброго сотрудничества, не став отстаивать необходимость продолжения усилий в целях поэтапного продвижения к политическому урегулированию через решение вначале целой серии военно-технических вопросов.

* * *

Статус Нагорного Карабаха наиболее целесообразно было бы разрабатывать на прямых переговорах между Баку и Степанакертом, причем, по возможности, придав им закрытый характер, исключающий использование пропагандистских факторов для воздействия на ход переговоров. По началу казалось, что удастся добиться проведения таких двусторонних переговоров. Так, в середине сентября 1993 г. удалось провести в Москве первую встречу представителей Азербайджана (А.Д.Джалилов) и Нагорного Карабаха (А.А.Гукасян), на которой не без трудностей, но удалось достичь договоренности о продлении тогдашнего временного прекращения огня до 5 октября 1993 г. Примерно в это же время в особняке МИД России в Москве состоялась закрытая встреча с глазу на глаз президента Азербайджана Г.А.Алиева и лидера армян Нагорного Карабаха Р.С.Кочаряна. На заключительную часть своей беседы они пригласили российского посредника. Имелось взаимопонимание, что подобного рода закрытые контакты будут продолжены. Однако этого не произошло, во многом по следующей причине. В октябре 1993 г. на южном участке фронта недалеко от Городиза было допущено локальное нарушение прекращения огня с азербайджанской стороны. Армянские войска воспользовались этим предлогом и развернули крупномасштабное наступление, в результате которого захватили ряд районов на юго-западе Азербайджана.

Президент Г.А.Алиев в беседах с посредником не раз ссылался затем на это препятствие к продолжению прямых контактов со Степанакертом, хотя в принципе не отказывался от возможности их возобновления. Более того, этот вопрос стал постоянной темой закрытых встреч российского посредника с президентом Азербайджана. Подтверждая всякий раз намерение начать переговоры со Степанакертом, Г.А.Алиев регулярно откладывал их под разными предлогами. В общей сложности президент Азербайджана восемь раз обещал приступить к возобновлению этих переговоров, но всегда находил предлог для отсрочки (то дело было за подбором надежного азербайджанского переговорщика, то возникали проблемы с местом их проведения и т.п.). Однажды Г.А.Алиев в одном из интервью сказал, что надо использовать и минский процесс, и прямые переговоры. «Если возникнет и третий канал, не буду от него отказываться», - заявил он журналисту.*

Между тем, прямые переговоры непосредственно между сторонами в конфликте, иногда даже без участия посредников, дали неплохие результаты при урегулировании других конфликтов, например, в Приднестровье, Абхазии, Таджикистане. Отказ от использования этого негласного и в принципе довольно эффективного канала помешал преодолению недоверия, обеднил и затормозил в целом переговорный процесс.

Не дали результата и другие усилия посредника, нацеленные на восстановление доверия между сторонами и облегчения поэтапного урегулирования. Так, осенью 1993 г., после захвата армянскими войсками юго-запада Азербайджана российский посредник настоятельно обсуждал с Р.С.Кочаряном необходимость для начала хотя бы символического добровольного оставления армянами того или иного района или города в качестве жеста доброй воли в адрес азербайджанской стороны. Надо сказать, что это почти идеалистическое предложение также не отвергалось тогдашним руководителем Нагорного Карабаха. Однажды он прямо заявил, что есть такая возможность, что надо только «поработать над картой». Лишь позднее появились новые доводы: 1) сложилась мол самая короткая линия фронта и нельзя ее удлинять 2) в фортификации на линии соприкосновения уже вложено мол столько средств, что нет денег на то, чтобы оборудовать новые укрепления. Однако до дела и в этом вопросе так и не дошло.

Так стороны постоянно обкрадывали сами себя в части появлявшихся возможностей продвижения урегулирования.

В целом, в ходе этого процесса, как правило, не приходилось сомневаться в искренности стремления руководителей конфликтующих сторон к нахождению мирного решения спорных вопросов. И, тем не менее, взаимное недоверие было так велико, а опасения, что излишняя уступка не приведёт к встречному движению другой стороны, так навязчивы, что стороны как бы оставались в оцепенении, проявляли чрезмерную жесткость и неуступчивость. Причем, в конечном счете, в ущерб и своим собственным интересам.

Несколько легче обстояло дело с обменом пленными и захваченными гражданскими лицами. Пожалуй, это было единственной сферой, где стороны понемногу шли навстречу друг другу. Периодически осуществлялись обмены небольшими группами пленных. А в мае 1996 г. в ходе поездки нового министра иностранных дел России Е.М.Примакова в Баку, Степанакерт, Ереван и снова в Баку удалось провести полный обмен пленными, которые были выявлены на тот момент, и непосредственно доставить большие группы освобожденных лиц на самолете министра сначала в Ереван, а затем в Баку. Но и в этой области было немало сложностей. Стороны нередко отказывались признать наличие пленных и лиц, захваченных у другой стороны, стремились удерживать их. Как выявилось впоследствии, у сторон оказалось еще немало задержанных пленных, и обмен ими был затем продолжен.

* * *

Посредники испытывали постоянные трудности с выжиманием согласия сторон на те или иные элементы договоренностей, а иногда сталкивались и с откатом от ранее достигнутого согласия. Регулярным, дежурным явлением были подозрения, а то и открытые обвинения в том, что посредник подыгрывает другой стороне. Стремление сторон воздействовать таким образом на линию посредника, заставить его руководствоваться не внутренней логикой урегулирования, не учетом их реальных интересов, а необходимостью устранить «обиды» той или другой стороны, безусловно, мешало продвижению урегулирования. Причем чаще всего таким средством давления на посредника были не конкретные аргументы и выкладки, с которыми приходилось бы считаться, а в основном - эмоциональный напор.

Это стало такой банальностью, что уже атрофировалось первоначально болезненное восприятие инсинуаций, и приходилось лишь порой проверять себя тем, в какой мере недовольны тобой разные стороны. Если так и есть, ругают и те, и другие, и третьи, то, значит, всё в порядке! Если кто-то затих, проверяй себя ещё раз.

Встречались в посреднической работе и более сложные моменты, в которых совсем нелишни были собранность и самообладание. Так, при попытке 20 ноября 1993 г. переехать в районе г. Казах с территории Азербайджана на территорию Армении посредническая миссия России подверглась основательному обстрелу с высокого армянского берега. Были ранены два азербайджанских солдата, которые сопровождали российскую миссию и авангардом выехали на джипе к тому месту, где должны были встретить ее армянские представители. Непосредственно машины российской миссии этому обстрелу не подверглись, поскольку ожидали возвращения этого джипа в укрытом месте, за небольшим холмом и разрушенным зданием. Пришлось отказаться от этой попытки перебраться на другую сторону «линии фронта» и через Гянджу вернуться самолётом в Москву. Но ситуация была вызывающей, поскольку еще до выезда из Баку мы согласовали с Ереваном место пересечения границы между двумя республиками. Правительство России было вынуждено сделать специальное заявление в связи с этим инцидентом.

Иногда организовывались и специальные массовые акции для оказания давления на посредников. В один из наших приездов в Баку у входа в гостиницу «Хайат Редженси» была собрана утром большая группа азербайджанских беженцев, в основном женщин. Вывести на улицу этих убитых горем людей, потерявших близких или лишившихся крова, дать им в руки плакаты с требованиями к российскому посреднику, подбить на выкрикивание лозунгов, откровенно говоря, ничего не стоило - это были люди в беде. Когда мы сели в машину, чтобы ехать к министру иностранных дел Азербайджана Г.А.Гасанову, бушевавшая толпа преградила нам путь. Пришлось выйти из машины и принять участие в «митинге», ответить на вопросы этих людей. Импровизированной трибуной стала лестничная площадка при входе в отель. Женщины, стоявшие в первом ряду чуть ниже этой площадки, цепляли невольного «оратора» поверх перил или сквозь балясины балюстрады - кто-то за пиджак, кто за брюки. Диалог с толпой проходил не без труда, но все же состоялся, что явно не вписывалось в заготовленный кем-то сценарий. После двадцатиминутного «разговора» нас освободили и мы выехали к министру. В другой раз мы заранее при содействии сотрудников МИД Азербайджана договорились о нормальной встрече в Баку с родственниками лиц, которые возможно находились в плену, и провели ее вполне цивилизованно.

* * *

После эпизода с обстрелом российской посреднической миссии и временного осложнения из-за этого отношений с Арменией мы решили, что больше не следует пытаться переходить линию фронта наземным путем. Но переезжать от одной конфликтующей стороны к другой через Москву, как это делалось нами в первые годы посредничества, было бы большой потерей времени. Пришлось специально переговорить с президентами Азербайджана и Армении, и они согласились предоставлять для российского посредника небольшие самолеты для перелетов между Баку и Ереваном.

Однако с обеих сторон при этом не хватало уверенности в том, как будет встречен в аэропорту другой столицы этот самолет «противника» с посредником на борту, сумеет ли он вовремя возвратиться, не будет ли придирок к членам его экипажа. Однако, если не считать мелких недоразумений вокруг заправки горючим в чужом аэропорту, все проходило вполне цивилизовано. По договоренности со сторонами российский посредник каждый раз оставался в аэропорту до тех пор, пока самолет, на котором он прилетел, не поднимался в воздух и не ложился на обратный курс. Каждая из сторон по шесть-семь раз предоставляла свои ЯК-40 российской посреднической миссии. Мы шутили потом, что при нашем содействии восстановлены авиарейсы Баку – Ереван – Баку и Ереван – Баку – Ереван. Разумеется, не было таких возможностей для полетов самолетами в Степанакерт. Туда приходилось, как правило, добираться вертолетами из Еревана или по длинной Лачинской дороге, захваченной армянами в мае 1992 г. В общей сложности, за 4 года работы по урегулированию этого конфликта пришлось совершить 47 поездок в этот регион, как правило, с посещением всех трех точек. Некоторые журналисты уже сами вели подсчет этих поездок. Помню, как один из них при встрече на ереванской улице приветствовал меня весьма оригинально: «Сорок четвертая!».

* * *

Работая в рамках минской группы с партнерами из западных стран, мы невольно ощущали одно неоспоримое преимущество. Десятилетия, а точнее столетия совместной жизни с азербайджанцами и армянами в одном общем государстве дали нам не только возможность лучше знать друг друга, но и, несмотря на распад СССР и провозглашенные суверенитеты, сохранить редкое чувство близости. Для нас, русских - даже тех, кто, как я, мало знал Кавказ - и азербайджанцы, и армяне оставались «своими». Это ощущение можно будет отнять только сменой поколений, да и то не сразу. Пожалуй, это и было той эмоциональной и психологической основой наших настойчивых усилий по скорейшему достижению прекращения кровопролития, которое не всегда понималось и разделялось нашими западными партнерами. Спасти этим десятки, сотни, а, может быть, и тысячи жизней азербайджанцев и армян (а среди них попадались и русские, и украинцы, и другие), помочь им избавиться от взаимного недоверия и противоборства было для нас самым естественным внутренним зовом. Это далеко выходило за рамки обычных гуманных соображений.

Надо сказать, что в ходе работы минской группы в течение 1992 г. и в начале 1993 г., мы долго присматривались к тому, как ведут дела итальянцы, которые тогда председательствовали в ней, и американцы, которым по сути дела на том отрезке времени принадлежала ведущая роль в группе. Однако с самого начала Россия была наиболее последовательна в выдвижении и «пробивании» предложений по приостановке военных действий хотя бы на 30 или 60 дней.

Когда эти усилия не получили должной поддержки внутри минской группы, как бы отодвигались ее руководством на задний план, Россия с середины 1993 г. резко активизировала свою собственную посредническую роль и шаг за шагом, несмотря на трудности и срывы, завязывала договоренности между конфликтующими сторонами то о частичном прекращении обстрелов и бомбардировок, то о приостановлении огня, пусть даже временном. Из этих, казалось бы, мелких и редко когда удачных попыток и закладывалась основа под достижение того прекращения огня 12 мая 1994 г., пятилетие которого отмечается теперь.

* * *

Опыт карабахского урегулирования подсказывает такое предложение: в ходе этнических конфликтов посредникам надо искать в обоих противостоящих лагерях наиболее разумные и рациональные силы, способные, несмотря на обвинения чуть ли не в «предательстве», взять на себя инициативу и ответственность за поддержание контактов с такой же партией мира «по ту сторону баррикад». Такие люди, даже политические деятели всегда найдутся. Но если из-за шовинистической истерии им трудно проявить себя, то надо помочь им пробуждением голоса разума и в противоположном лагере. И вряд ли это идеалистическая постановка вопроса. Потенциал к примирению надо всемерно активизировать, снимая страх перед «предательством» в том числе и показом того, что есть такая партия и «на той стороне». И надо помогать этим «партиям мира» встретиться, в том числе в буквальном смысле слова – либо на линии фронта, оговорив это с обеими сторонами, либо в нейтральной стране, скажем, в стране посредника.

* * *

В канун прекращения огня, когда в принципе стороны соглашались с созданием буферной полосы и размещением в ней нейтральных наблюдателей, возникла идея более надежно обеспечить его сохранение, разместив в буферной полосе силы разъединения. Причем до Будапештского саммита ОБСЕ (декабрь 1994 г.) не было и речи о многонациональных силах. Само собой подразумевалось, что это будут российские силы разъединения. На фоне нынешних событий вокруг Косова, переговоров в Рамбуйе и Париже, сейчас даже трудно представить себе, какой гвалт был бы поднят на Западе, если бы Москва прибегла к «ультимативной дипломатии» или в целях обеспечения достигнутого ею прекращения огня и ликвидации последствий огромной гуманитарной катастрофы потребовала бы от конфликтующих сторон размещения своих войск между ними. Нет сомнения в том, что это тотчас же было бы объявлено неоимперской политикой, оккупацией, подавлением суверенитета молодых государств, нарушением Устава ООН и норм международного права.

* * *

Непросто складывались отношения между российской посреднической миссией и нашими западными партнерами, с которыми мы в 1992 г. вместе начали работу по урегулированию карабахского конфликта в «минской группе» в рамках тогда еще СБСЕ. Когда перед лицом ошибочной линии руководства минской группы, не желавшей взять курс на приоритетное достижение прекращения огня в этом конфликте, России пришлось активно использовать свои собственные прямые возможности посредничества между конфликтующими сторонами, среди наших западных партнеров быстро взяла верх линия на «сдерживание» роли России. Западники исходили при этом не столько из интересов урегулирования конфликта, сколько из опасений того, что успех ее миссии мог привести к укреплению российских позиций в Закавказье.

Это привело к тому, что наряду с сотрудничеством нередко стали появляться и элементы соперничества между посреднической миссией России и теми странами, которые играли заглавную роль в минской группе. После отхода итальянцев от руководства минской группой и замены представителя США посла Джона Марески председателями Минской конференции и минской группы стали шведские представители – Ян Элиасон и А.Бьюрнер. По многим направлениям ощущалось, что одной из главных задач у наших шведских коллег было обузить роль России в урегулировании, ликвидировать ее самостоятельную посредническую миссию, растворив активную роль России в рамках минской группы. Внешне шведы первоначально сделали добрый жест в сторону России, подключившись к тем переговорам, которые уже вела Россия с конфликтующими сторонами, изъявив желание присутствовать на них от имени минской группы. Не возражали шведы и против того, чтобы в основе этих переговоров лежал российский проект Соглашения о прекращении вооруженного конфликта (другого-то и не было), хотя и предприняли на встрече с нами в Стокгольме попытку порядком видоизменить его.

Однако дела складывались так, что одна за другой предпринимаемые Россией инициативы встречали понимание у конфликтующих сторон, и минская группа оказывалась как бы в стороне от реального процесса урегулирования. Однажды мне пришлось откровенно, на документальном материале показать шведским коллегам, как реально складывается посредническая активность у России и у минской группы, какие реальные результаты достигаются по первой и по второй линии. Они были явно не в пользу последней.

Памятны такие эпизоды. Однажды, приехав вместе со шведами в Баку, мы провели в гостинице полдня в острейшей дискуссии о том, где должно быть подписано соглашение о прекращении вооруженного конфликта. В проекте соглашения уже значилась Москва. Это было согласовано со всеми конфликтующими сторонами. Казалось бы - что важнее для любого посредника, чем согласие всех конфликтующих сторон на то или иное предложение? Однако А.Бьюрнер всячески добивался того, чтобы в проекте вместо упоминания Москвы был проставлен прочерк, то есть оставить вопрос о месте подписания открытым.

Другой, более ранний случай. Через несколько недель после установления Россией прекращения огня председатель минской группы Матиас Мосберг внезапно предложил конфликтующим сторонам договориться о его…продлении на 30 суток. Нелепость этого предложения была совершенно очевидной, поскольку достигнутое при нашем посредничестве прекращение огня изначально было оформлено как бессрочное. Эта попытка «перехватить» инициативу России могла бы закончиться и возобновлением боев через месяц.

На Будапештском саммите ОБСЕ (декабрь 1994 г.) наши западные партнеры пришли к выводу, что «сдержать» Россию можно только включив ее в руководство минской группы. Так появилась идея сопредседательства России и Швеции. Однако и тут было немало козней. Новый представитель США в минской группе Прессел пытался уговорить нас согласиться на сопредседательство только в минской группе, оставив председательство будущей минской конференции за шведом Я.Элиасоном. Только наша твердая позиция - участвовать в руководстве минской группой на равных основаниях с другим сопредседателем - не позволила американцам достичь этой цели: включить Россию в руководство группы, но на вторых ролях. В кулуарах будапештского саммита, точнее, на заключительной фазе его подготовки было немало и других эпизодов, показывавших, мягко говоря, весьма двойственное отношение западников к роли России.

Прошло еще несколько месяцев, и наши шведские коллеги явно устали от трудной работы с конфликтующими сторонами. Их сменили в сопредседательстве финны. Надо отдать должное дипломатическому ведомству Финляндии, которое подобрало очень грамотную команду для работы в одной упряжке с русскими. Все финские дипломаты хорошо владели русским языком, а ведь именно в основном на русском велись все переговоры с конфликтующими сторонами, хотя на каком-то этапе было условлено ввести и синхронный перевод на английский (в минской группе также использовались оба этих языка).

О том, как вели дела наши финские партнеры по сопредседательству минской группы, лучше всего поведали они сами, когда, отчаявшись, добились на Лиссабонском саммите ОБСЕ освобождения от этой роли. Мининдел Тарья Халлонен в 1997 г. представила доклад о посреднической роли Финляндии в урегулировании нагорно-карабахского конфликта Комиссии по иностранным делам финского парламента. Из доклада однозначно вытекает, что одной из главных задач финских дипломатов было всё то же удержание России от прямой собственной активности в урегулировании конфликта.

Складывалось иногда впечатление, что для наших западных партнеров сдерживание России отнюдь не менее важная задача, чем реальное продвижение в вопросах урегулирования. Заметное раздражение у шведов, финнов и американцев вызывала любая поездка полномочного представителя Президента России по карабахскому урегулированию в зону конфликта.

Оглядываясь назад, невольно приходишь к такому выводу: насколько дальше удалось бы продвинуться в урегулировании, если бы западные страны, входившие в состав минской группы, ставили задачей на «обуздание» России, не создание ей помех, а, наоборот, стремились бы максимально использовать ее возможности, поддерживали бы ее усилия, а не вели бы игру на противопоставление посредничества России деятельности минской группы. Игру, которую на каком-то этапе начала активно использовать одна из конфликтующих сторон, хотя опять же в ущерб своим собственным интересам. Возможно, нашим упущением во взаимодействии с членами минской группы от западных государств было то, что мы не сумели убедить их в полезности поддержки усилий России, дававших конкретные результаты, не сумели приглушить у них чувство ревности.

Довольно любопытно и такое явление, как безвременная «усталость» наших западных партнеров, участвовавших в руководстве минским процессом. Итальянцы пробыли председателями минской конференции и группы всего 17 месяцев, шведы –16 месяцев, финны – 20 месяцев. Причем, первоначально финские коллеги хотели свернуть свою миссию уже через 11 месяцев, но удалось уговорить их «дотянуть» до Лиссабонского саммита ОБСЕ. Всё это весьма характерно, поскольку для этих государств, пожелавших принять активное участие в урегулировании, реально в этом не было глубокого национального, государственного интереса.

Только Россия не имела и не имеет права «уставать» в этой работе, поскольку это связано с необходимостью нормализации ситуации в таком близлежащем к ней районе, как Закавказье, где у нее сложились и сохраняются глубокие вполне естественные и законные интересы, требующие оздоровления обстановки, возобновления широкого и разностороннего сотрудничества с братскими народами и молодыми государствами этого региона.

---

* В журнале «Международная жизнь» редакция дала другой заголовок этой статье «Гуманитарная катастрофа в Карабахе была больше, чем ныне в Косово» (см. текст той статьи – до дополнений - в конце данного файла)

[1] ) См. газету «Красная Звезда» от 6 марта 1999 г.

[2] ) «Независимая газета», 21 января 1997 г.

* «Независимая газета», 21 января 1997 г.