«Эхо» (Баку), 9 мая 2008 г.

Владимир Казимиров

С Гейдаром Алиевым

Первые контакты

Познакомиться с Гейдаром Алиевичем Алиевым довелось мне в апреле 1982 г. при поездке делегации Верховного Совета СССР в Мексику. В МИД СССР эту страну курировал I Латиноамериканский отдел. Как заведующему этим отделом мне поручили сопровождать делегацию.

Выбор её главы пал на Гейдара Алиева, когда после нашего разговора помощник Л.И.Брежнева А.М.Александров-Агентов предложил генсеку из-за важности Мексики поднять уровень по сравнению с прежними намётками. На кремлёвском горизонте Г.Алиев был восходящей фигурой. C 1976 г. он был кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, с 1969 г. первым секретарём ЦК компартии Азербайджана. Через полгода после этой поездки стал членом Политбюро и первым заместителем Председателя Совета министров СССР - первым выдвиженцем из Закавказья в высший ареопаг КПСС.

К его выходу на первую роль в Азербайджане и к переводу в Москву, как я полагал, не мог не быть причастен Юрий Владимирович Андропов, 15 лет возглавлявший КГБ СССР (1967-82) - «мой посол» во время событий 1956 года в Венгрии, где я начинал дипломатическую службу. Знавшие Андропова, его ум, деловитость, бескорыстие и требовательность (прежде всего, к самому себе), невольно проецировали эти достоинства и на его выдвиженцев. Правда, в кадровых находках Юрию Владимировичу не всегда везло: жизнь не раз наказывала нас потом за наивность, а в случае с М.С.Горбачёвым - особенно жестоко). Но по Г.Алиеву всё сходилось. Он обрёл репутацию честного руководителя, непримиримого борца с коррупцией в Азербайджане.

При знакомстве Гейдар Алиевич произвёл весьма благоприятное впечатление. Современен, деловит, требователен, прост в общении. Сложились нормальные рабочие отношения. Фотограф ещё в самолёте схватил сценку, где я сопровождаю свой рассказ взмахами рук, а Гейдар Алиевич добродушно смеется, не выказывая никакой сановности. Достойно, но не заносчиво держался он и в Мексике, проявлял естественный, не показушный интерес к истории и культуре страны.

Его перевод из Баку в Москву помог и нам. В СССР приезжали члены руководства Кубы, Никарагуа, другие латиноамериканские деятели, заинтересованные в беседах на высоком уровне. Просил иногда его помощника Ухова выяснить, не сможет ли шеф принять гостя. Как правило, Гейдар Алиевич давал согласие.

Мы ценили эту доступность Г.Алиева, а ещё больше то, что он лучше, содержательнее проводил беседы с гостями, чем некоторые другие члены советского руководства. Быстро осваивая наши материалы, он держал их под рукой, но свободно распоряжался ресурсами своей необыкновенно цепкой памяти и последовательно проводил нужную линию. Находил верную тональность с собеседниками, не был ни нравоучителен, ни слащав.

Напомню фон тех лет: Леонид Ильич Брежнев не мог обходиться без текстов, что породило немало курьёзных ситуаций (был даже анекдот: Брежнев при стуке в дверь, шелестя бумажкой, вопрошает: «Кто там?»). Чего греха таить, немногие из советских руководителей обладали высочайшим искусством ведения бесед, как Алексей Николаевич Косыгин (был на ряде его встреч, весьма поучительных – не только для нас, но и для его маститых зарубежных собеседников, даже таких, как Фидель Кастро).

Остались самые добрые впечатления от нечастого, но приятного общения с Г.Алиевым в 80-е годы.

При нарастании конфликта в Карабахе я служил послом СССР в Анголе (1987-90). Отработав потом полтора года начальником Управления стран Африки МИД, в конце апреля 1992 г. неожиданно был назначен главой посреднической миссии России по Нагорному Карабаху.

Опыт посредничества был и в Анголе, но для новой роли мне его явно недостаточно. Косвенно соприкоснулся с карабахскими делами лишь как делегат последнего, ХХVIII съезда КПСС (июль 1990 г.), как член его мандатной комиссии, мученически разбиравшейся с делегатами от Нагорного Карабаха. Предстояло срочно вникнуть в специфику Карабаха, мобилизовать и расширить знакомства среди азербайджанцев и армян.

Среди крупных руководителей знаком лишь с Гейдаром Алиевым, но он - на периферии, в Нахичевани, хотя уже вернулся на политическую арену: с сентября 1991 г. - председатель Верховного Совета Нахичеваньской автономной республики (НАР) и тем самым вице-спикер Милли меджлиса АР; основал партию «Ени Азербайджан» («Новый Азербайджан»). Но его полуоппозиция к президенту Абульфазу Эльчибею и Народному фронту, пришедшим к власти 7 июня 1992 г., а также отдалённость от эпицентра политики - Баку - несколько затрудняли общение с ним.

В Нахичевани

21-23 июля 1992 г., в первой же поездке в Азербайджан (никогда там не был) намечаю посетить и Нахичевань. По моей просьбе заммининдел Виталий Иванович Чуркин просит министра иностранных дел АР Тофика Гасымова оказать мне содействие в проведении встреч на высоком уровне в Баку, а также поездки в Нахичевань.

После бесед с Т. Гасымовым, председателем Милли меджлиса Исой Гамбаровым и его заместителем Афияддином Джалиловым был принят президентом А.Эльчибеем. Никто не возразил против поездки в Нахичевань.

НАР была под двойной блокадой: с начала конфликта Азербайджан блокировал Армению и Нагорный Карабах, а армяне – Нахичевань (там уже не было их сородичей, составлявших когда-то более трети населения). Электроснабжение редко радовало жителей. Будто туристы, мы варили чай на костре во дворе домика, где нас угощали.

Разговор с Гейдаром Алиевичем прошёл в скромном помещении Верховного Совета НАР. Вначале было 3 или 4 журналиста, а потом остались два наших помощника.

Проинформировал Г.Алиева о работе посреднической миссии России, первых встречах Минской группы в Риме. Он рассказал об обстановке в Нахичевани. В течение всего конфликта в Нагорном Карабахе она оставалась нормальной, но с начала мая деградировала. Приграничные высоты на территории Нахичевани захвачены армянами. Но инциденты на границе и на железной дороге Баку-Нахичевань, включая захваты заложников, Г.Алиев разрешал по телефону с президентом Армении Л.Тер-Петросяном.

Потом Гейдар Алиевич сказал помощникам, что давно знаком со мной и хотел бы поговорить один на один. Наедине первым делом спросил, приехал ли я по своей инициативе или с подачи Эльчибея? Ответил, что по своей: чтобы ознакомиться со здешней обстановкой, но, чтобы не подводить ни себя, ни его, согласовал в Баку эту поездку.

И.Гамбаров, которого Г.Алиев информировал о контактах с Тер-Петросяном, одобрил их. Его же Баку ни о чём не информирует – о происходящем в Карабахе, об усилиях международного сообщества он узнаёт лишь из СМИ. Он высказался за прекращение блокады железной дороги Баку-Нахичевань-Ереван. Даже больше блокируют его, чем Армению - есть силы, не желающие тут нормализации обстановки.

Он подчеркнул ответственность руководителей СССР за нарастание конфликта с 1988 г. Весьма нелицеприятно, едко говорил о Горбачёве и Лигачёве.

Военный путь решения конфликта он назвал тупиковым, призывал к решению политическими средствами с учётом территориальной целостности АР, побуждал Армению форсировать процесс переговоров. В Карабахе нет возможности использовать опыт разъединения сил в Южной Осетии. Абсурдна идея совместных армяно-азербайджанских миротворческих сил, ибо нет армянина, который не болел бы за Нагорный Карабах. За него – армянское лобби во всём мире. Пробросил, что не без оснований полагают, что Москва помогает армянам.

Г.Алиев не скрывал натянутых отношений с новым руководством в Баку, хотя немало сделал для недопущения возврата А.Муталибова к власти. Его выдвиженцы Везиров и Муталибов неблагодарны, не желали слушать его советов. Когда около 200 депутатов Верховного Совета АР готовы были поддержать его кандидатуру на пост председателя, что открывало путь для избрания затем президентом, Муталибов ввёл возрастной ценз, чтобы не допустить этого.

Как он сказал, груз ответственности за 14 лет руководства республикой и 6 лет работы в Москве, возраст (69 лет) и сложное семейное положение (после смерти жены и сестры) побудили не вступать в борьбу за власть и остаться в Нахичевани. Здесь он автономен, практически самостоятелен. Но давал понять, что его опыт намного шире этой родной ему, но небольшой республики и ещё может быть востребован для более масштабной работы.

С Эльчибеем никогда не разговаривал. Дал нелестные оценки ряду деятелей НФА (мининдел Тофика Гасымова считает неуравновешенным человеком). Он не мешал приходу НФА к власти, чтобы эти люди могли показать, что представляют из себя на самом деле. Некомпетентность руководящих кадров ведёт к быстрой дискредитации Народного фронта, и тогда из Баку обратятся к нему за помощью.

Мы оба были рады нашей встрече, возобновлению контактов. Но почва под ними стала куда горячее, чем прежде.

Снова в Москве

Иногда мы звонили друг другу по ВЧ-связи, ещё работавшей, несмотря на развал СССР. В начале февраля 1993 г. Гейдар Алиевич рассказал о тяготах экономического положения анклава, но считал военно-политическую обстановку более или менее сносной. Он направил Б.Клинтону просьбу о помощи. Видимо, по его поручению 4 февраля приезжал посол США Ричард Майлз знакомиться с ситуацией.

Г.Алиев дал знать, что планирует навестить в Москве приболевшую дочь, а проездом в Баку может встретиться с А.Эльчибеем. Звонком уже из Москвы он подтвердил, что почти 4 часа беседовал с президентом АР.

Пишу своему министру предложение принять Г.Алиева на высоком уровне и дать завтрак от имени главы посреднической миссии России. Отмечаю его вес в политической жизни Азербайджана, некоторые контакты с руководством Армении, непростые отношения с А.Эльчибеем, упоминаю об их встрече в Баку. Подчёркиваю, что, несмотря на возраст, Г.Алиев сохраняет политические амбиции, готов негласно встретиться с представителем руководства России, но просит учесть, что в Баку ревниво восприняли эту его поездку, считают его агентом Москвы.

Первый замминистра А.Л.Адамишин и А.В.Козырев не сочли целесообразным принять его на предложенном уровне. Возможно, они знали о неприязни Б.Н.Ельцина к Г.Алиеву по книге «Исповедь на заданную тему». Приём на должном уровне срывается.

Звоню Гейдару Алиевичу, приглашая на ланч в особняк МИД России. Он предлагает позвать кого-нибудь из секретариата Б.Н.Ельцина с учётом его интересной беседы с А.Эльчибеем. Приглашаю Д.Б.Рюрикова, помощника президента по международным делам, но тот потом уклонился.

На следующий день часа за два до ланча министру позвонил помощник Б.Н.Ельцина Виктор Васильевич Илюшин, раздраженный «чествованием» Г.Алиева, и велел принять меры. То ли со слов Рюрикова Илюшин доложил Ельцину о завтраке с Г.Алиевым и получил команду пресечь это, то ли, зная настрой президента, сам решил выдать Козыреву сердитый звонок. Мой порыв объясниться с министром подавлен кипением помощников, фактически меня к нему не пустили.

Нужно срочно упредить Гейдара Алиевича: раз никто из аппарата президента не сможет участвовать, перенести ланч на другой день. Звоню его дочери, а та отвечает, что отец в городе и будет только после обеда. Остаётся лишь выехать к особняку и высказать Г.Алиеву эту версию. Хотя всё это просто нелепо…

Собрался выезжать, но вдруг позвонил он сам, узнав от дочери, что я его разыскивал. Предложил ему отложить встречу и созвониться потом. Но вскоре он улетел из Москвы.

В следующий раз мы увиделись в Анкаре на похоронах президента Т.Озала, где были А.Эльчибей, Г.Алиев, Л.Тер-Петросян, Н.Назарбаев и многие другие. В траурной процессии по Анкаре пошёл рядом с Гейдаром Алиевичем, чтобы пояснить срыв встречи в Москве. Но он остановил меня на полуслове: «Всё понимаю – не первый же год в политике».

В июне 1993 г. Г.Алиев перевыполнил мой прогноз: вернулся к власти в Баку, а 3 октября уже был избран президентом АР. Мои начальники оказались в неловком положении.

Первые преграды боям в Карабахе

Несмотря на неоднократные предостережения (в том числе из Москвы) не пытаться использовать события вокруг Гянджи, карабахские армяне не смогли избежать искушения и 12 июня начали наступление на центральном участке фронта. Разуверившись в эффективности Минской группы, Россия активизировала и собственные усилия по свёртыванию военных действий. Возвращение Гейдара Алиева в Баку благоприятствовало этому, но трудности – буквально на каждом шагу.

17 июня 1993 г. договариваемся с и.о. министра обороны АР Сафаром Абиевым о прекращении обстрелов Агдама и Степанакерта. Шлю ему потом новые предложения, но ответа нет. 26 июня, высылаю их Г.Алиеву с пометкой "срочно". Гейдар Алиевич позвонил сам и попросил помочь в прекращении ожесточённых боев вокруг Агдама. Занятый разборкой "наследства" Эльчибея и улаживанием дел с Суретом Гусейновым, он подчеркнул, что в нынешней обстановке в Азербайджане потеря Агдама имела бы катастрофические последствия. Даже счёл нужным сказать, что намерен самым конструктивным образом решать карабахскую проблему, будет в контакте с Ереваном, но нужна пауза в военных действиях.

В новом звонке 26 июня Гейдар Алиевич заодно сказал, что хочет заменить постпреда Азербайджана в Москве Хикмета Гаджи-заде. Спросил моё мнение о нём. На мой взгляд, принадлежность к Народному фронту не мешала ему быть достаточно конструктивным и гибким, он работал в пользу прекращения огня и военных действий, но дважды был дезавуирован из Баку. Г.Алиев всё же высказал намерение заменить его членом-корреспондентом АН Азербайджана профессором Рамизом Ризаевым.

С трудом удалось достичь согласия сторон прекратить на неделю, т.е. до 4 июля, наступления, обстрелы и бомбардировки в районе Агдама. 27 июня с Г.Алиевым и Р.Кочаряном условлено продлить потом и расширить эту договоренность. 29 июня по согласованию с Г.Алиевым А.В.Козырев направил сторонам конфликта наши предложения, проинформировав о них Генерального секретаря ООН, Действующего председателя ОБСЕ, членов Совета Безопасности, участников Минской группы. 2 июля МИД России предложил продлить договоренность на месяц, до 4 августа, охватить ею зоны Гадрута и Физули, вызывавшие озабоченности сторон, а также не подвергать артобстрелам и воздушным бомбардировкам населенные пункты в радиусе 10 км от Агдама и Агджабеди, Аскерана и Мартуни без права размещать ракетные установки и орудия в населенных пунктах и вблизи них. Степанакерт принял предложения, кроме отвода войск с недавно взятых высот и из занятых сел. О предложениях, проговоренных с Г.Алиевым, не раз напоминаем С.Абиеву, но он оставляет всё без ответа.

Тем временем США, оспаривая легитимность перемен в Азербайджане, побуждают Баку выпячивать майскую тройственную инициативу (Россия, Турция, США), хотя её уже перекрыл "план минской девятки". 2 июля Г.Алиев обратился к странам мира, особенно к США, Турции и России, возложив на них ответственность за осуществление их мирных предложений. 5 июля он пригласил послов трех стран и, сетуя на подход армян к Агдаму, призвал их содействовать достижению поставленных целей. СМИ писали, что Г.Алиев даже укорял три страны, будто ни одна из них ничего конкретного не предприняла. Пришлось направить его советнику по внешней политике Вафе Мирзоевичу Гулузаде письмо об усилиях России в июне-июле в целях деэскалации военных действий и явных сбоях в реакции на них.

В Баку и далее - везде

Обстановка на фронте в середине 1993 г. была неустойчива. Срок договорённости от 27 июня истёк 4 июля. Баку упустил её продление на месяц. Ответственность за возобновление боёв никто на себя не взял. Армянские войска всё больше охватывали Агдам, контролировали высоты вокруг него. В итоге 23 июля пал этот стратегически важный пункт, транспортный узел и город с населением около 30 тысяч человек.

Первая встреча посреднической миссии России с Гейдаром Алиевичем прошла в Баку за три дня до этого - 20 июля. Почти трёхчасовая беседа с осуществляющим полномочия президента АР прошла в кабинете председателя Верховного Совета. Среди участников или свидетелей - В.М.Гулузаде, и. о. мининдел Альберт Алиевич Саламов, начальник управления МИД АР Араз Беюкагаевич Азимов (ныне заммининдел АР).

Не буду излагать содержание и ход дискуссии, чтобы не утомить читателя. Скажу лишь, что по карабахскому конфликту Гейдар Алиевич был более реалистичен и гибок, чем его предшественники. Хотя в целом разговор оказался довольно трудным, полемичным, отличался тональностью от наших прежних бесед. На Г.Алиева уже давило нелёгкое бремя власти.

С той поры начались мои регулярные беседы с Г.Алиевым в поисках мирного урегулирования карабахского конфликта (в Баку, Москве, Нью-Йорке, Будапеште и других местах). Это было в центре внимания всех наших 50 с лишним встреч. Нередко приходилось и уединяться. Ряд высказываний Г.Алиева прозвучал бы сейчас сенсационно - даже не все поверили бы в достоверность информации. Но не о том тут речь.

В беседах выявлялось сходство общих подходов к проблемам, но «дьявол – в деталях», и он порождал расхождения. И не удивительно: посредник больше, чем любая сторона конфликта учитывает интересы противостоящих сторон, ища сближения их позиций. Главные расхождения касались того, как прекратить военные действия, выполнить резолюции Совета Безопасности ООН, организовать прямые контакты между сторонами и т.д. Ясно всем, что всё это во благо, но как лучше действовать?

Гейдара Алиевича отличали выдержка, ровный деловой тон даже при споре с собеседником. Он допускал возражения и при статусе главы государства. Помню один-единственный случай возбужденной дискуссии с ним. Но примечательно, что при нашем уединении он (даже безо всякой необходимости) сам извинился за свою – как он выразился – несдержанность. Став президентом, он был терпим к тому, что по традиции я обращался к нему по имени-отчеству, хотя некоторых его сограждан тогда переучивали.

Г.Алиев обычно выстраивал разговор в три этапа. Беседы с ним проходили, как восхождение от простого к сложному, от общего к частному, от абстрактного к конкретному. Сначала это была беседа при прессе. В Баку набиралось 10-15 корреспондентов, а то и больше. Он активно использовал это для пропагандистского вещания; собеседники отвечали взаимностью, но, конечно, поскромнее.

После ухода журналистов оставались лишь делегации или участники встречи. Беседа становилась предметней, существенней, но редко когда доверительной. Из вежливости и по тактическим соображениям Г.Алиев давал гостям высказаться первыми, а затем поражал обстоятельной реакцией на каждый вопрос, затронутый ими, хотя пометок почти никогда не делал.

Доверительность в беседах с ним могла прийти лишь наедине. Это была наиболее ценная часть встреч, гораздо полезнее публичных спектаклей: менее формальный, более откровенный разговор, прояснение позиций и даже негласные договорённости с тем лишь минусом, что оставалось верить его слову и своей памяти. Жаль, что его подопечные не всегда обеспечивали выполнение таких договорённостей. Ими было сорвано прекращение огня в середине декабря 1993 г. с тяжкими издержками для всех сторон конфликта. Их иллюзии решить конфликт силой приводили лишь к новым потерям.

Когда в 1995-96 гг. партнёры по сопредседательству Минской группы ОБСЕ (шведы, а потом финны), ревниво воспринимая мои поездки в регион, добивались совместных выездов и переговоров, мы всё равно после общих с ними встреч ещё раз встречались с Гейдаром Алиевичем - уже наедине, обычно в поздние часы, а то и за полночь. Так же было в Ереване и Степанакерте.

Посреднику нелепо довольствоваться общими посиделками, лишаясь доверительного общения с руководителем государства и основной стороны конфликта. Оно помогло лучше ориентироваться и делиться с партнёрами (конечно, в иносказательной форме). Это было использование уникальных возможностей России, коих тогда не могло быть у западных держав, стран-председателей или сопредседателей Минской группы. Западу не хотелось ни признавать, ни востребовать особые шансы России на благо примирения. А без них мы и не смогли бы вывести стороны конфликта, несмотря на помехи западников, к прекращению массового кровопролития.

Кое-кто укоряет Гейдара Алиева за авторитарность. Но надо учитывать объективные факторы. Как государственный и политический деятель он рос в среде, которая иного стиля и не принимала (школа КГБ, 14 лет - руководитель АзССР, восхождение на пик КПСС). Казалось бы, разрыв с КПСС и развал СССР приглашают сменить стиль руководства. Но Гейдар Алиев и не отрекался ото всего советского. Политическим деятелям не так просто поменять себя, изменить характер, образ действий. Условия его нового прихода к власти были воистину чрезвычайными – война, попытки переворота, противоборство политических сил. Да и само азербайджанское общество вряд ли было готово к более демократическим процедурам. Становление государственности даётся нелегко - немного легче при определённом авторитаризме. Задачу демократизации основатели государств чаще оставляют преемникам. Реальный основатель АР - её третий президент, при всём уважении к первому и второму. Если не предаваться иллюзиям, то деятелей такого масштаба надо принимать такими, какими они были в свою эпоху со всеми её особенностями.

Иногда Г.Алиев был даже «недостаточно авторитарен». По ряду сложных проблем он не был свободен от раздумий и колебаний, не скрывал этого и от нас. Порой мининдел Г.Гасанов или советник В.Гулузаде сами делали выбор из возможных альтернатив, проводили де факто собственную линию, чем по сути подводили своего шефа. Так Гулузаде хвастал, что договорился с ним о периодической публичной критике России, то есть о разделении ролей хорошего и плохого для Москвы парней. Мне доводилось говорить Г.Алиеву о выпадах Гулузаде. Он «признавал», что тот, мол, несдержан, он уже не раз одёргивал его и сделает ещё раз. Неужели Вафа Мирзоевич полагает, что мы не улавливали суть этой нехитрой игры? В глазах Москвы это не прибавляло доверия высшему руководителю АР.

В пропагандистской войне кто-то из армян преуспел в распространении слухов, будто Москва желала Г.Алиеву «маленьких побед» на фронте для укрепления своего положения. Спустя много лет охотно судачил об этом Андраник Мигранян. Мы же были против любых «побед» сторон, ибо это мешало решению самой приоритетной из наших задач – прекращению военных действий.

Кульминацией сотрудничества с Г.Алиевым (и руководителями всех сторон конфликта) стало подписание в его кабинете 8 мая 1994 г. Бишкекского протокола и со следующего дня документа о бессрочном прекращении огня с 12 мая, которое в целом держится уже 14 лет.

Видя в 1995-96 гг., что пока вряд ли удастся достичь новых сдвигов в мирном урегулировании, попросил своё руководство вновь направить меня послом в Коста-Рику, где в 1972 г. открывал наше первое посольство в Центральной Америке. Но «мешал» статус полномочного представителя президента России по Нагорному Карабаху: в президентском аппарате не дали хода записке нашего министра - потребовали продолжить мою работу. Удалось решить это лишь через год, когда министром стал Е.М.Примаков.

Своих намерений я не скрывал и от Гейдара Алиевича, но он не раз весьма настойчиво предлагал продолжать работу по Карабаху, подчёркивал её важность. Даже будил во мне тщеславие, соблазняя… установкой бюста в Баку (конечно, если урегулирование конфликта устроит азербайджанцев).

Но и в этих «искушениях» он был деликатнее других. Один верил во всесилие толстой пачки банкнот с посулами новых поступлений; другой обещал мне устроить «садик на берегу Каспия». Сей собеседник так умилил меня, что пришлось саркастически повысить требования, напомнив ему русскую присказку, что садик должен быть с огородиком! Когда я ставил Москву в известность об эдаких подходах, там деланно возмущались – почему так мало дают?! Оставалось в ответ лишь ёрничать – ещё, мол, так и не вписался в эпоху бизнеса!

Считаю работу с Гейдаром Алиевым над прекращением кровопролития в Карабахе одной из самых трудных, но интересных строк в своей профессиональной биографии.

Примечание: выделенное жёлтым цветом опущено редакцией газеты «Эхо».