|
|
В.Н.Казимиров Мир Карабаху (к анатомии урегулирования) ПОЧЕМУ? Немало моих сослуживцев из МИДа рискнули, в
основном по завершении активной работы, взяться за перо и изложить свои воспоминания
и соображения по делам, которыми им пришлось заниматься ранее. Одни упрятали
их под звонкую обложку, другие молча задвинули в стол. Не раз подталкивали к
этому и меня. Причем друзья порой не без укора говорили о том, что не всем
довелось за годы дипломатической службы повидать столько разных и нередко
довольно значимых событий. Но мне явно не хватало смелости или надежной
мотивации, чтобы отважиться на это. К тому же не был уверен – будет ли это интересно
знать другим? Тем временем что-то начинало уходить из памяти, оставаясь в ней
уже не слитным, цельным периодом, а лишь пунктирами отдельных эпизодов. Так
где-то далеко остались будапештские события октября 1956 г., уплывала вдаль
Бразилия с военным переворотом 1964 г., отступалась и война в Анголе с
первыми попытками поворота к миру в конце 80-х и так далее. Дневников я не
вёл, а зря…Краткие, но систематические пометки и то помогли бы. Не хватало
самодисциплины. Сохранились лишь отдельные блокноты, газетные вырезки разных
лет да скуповатые на истины книжки. Смущало и то, что нередко авторы воспоминаний
вольно или невольно надувают щёки, тщеславно пыжатся выпятить собственную
фигуру в канве происшедшего…Конечно, никто не застрахован от субъективизма,
если повествует о том, что происходило не обязательно вокруг его персоны, но
с каким-то его участием или у него на глазах. Побаивался того, что не удалось
бы и мне избежать этих прегрешений, а еще пуще, что пробоины в памяти начну
заделывать домыслами или натягивать повествование на какую-то заданную самому
себе схему. И вдруг стимул подоспел с самой неожиданной
стороны! Карабах - как наркотик. Впав в неодолимую зависимость от него, я
продолжал следить за делами вокруг урегулирования нагорно-карабахского
конфликта, которым мне пришлось заниматься вплотную сравнительно недавно, с
1992 по 1996 гг. Этот период ещё свеж в памяти, да и материалов больше, чем о
других событиях. Читая написанное другими о Карабахе, стал раз за разом обнаруживать утомительные неточности,
нагромождения путаницы, фальшивые версии, претенциозные утверждения и т.п.
Особенно о роли России в урегулировании. А ведь мне как раз пришлось быть в
те годы руководителем российской посреднической миссии по Карабаху,
представителем Президента РФ по урегулированию этого конфликта – то личным,
то специальным, то, наконец, полномочным. И представлять тогда Россию в
минской группе ОБСЕ, быть её сопредседателем. Одним словом, мало кому
довелось знать этот процесс в тот период больше, чем мне. Словно будильник,
всякий раз пробивала мысль: ведь ты же знаешь, как это было - совсем не так,
как здесь написано! Но почему-то молчишь… А историю этого конфликта и его обуздания
бесстрашно берутся писать и вчерне уже «накатали» люди, которые знают многое
лишь понаслышке, были вдалеке от тех событий, что описывают, где-то что-то
вычитали и скроили, как поняли. Причем ладно бы это были журналисты, которые
работают впопыхах – им более или менее простительны некоторые погрешности. Но
несут неразбериху и исследователи, которым не стоило бы довольствоваться ссылками
на сомнительные источники, а посерьёзнее проверять и перепроверять. Да грешат
против истины и некоторые участники событий - то ли по забывчивости, то ли в
стремлении протащить свою собственную версию. Что же это за исследования или
воспоминания, если в них не хватает главного – достоверности?! И трезвон этих
будильников уже стал сливаться в нестерпимый гул. Надо положить конец кривде
и напраслинам вокруг роли России в процессе урегулирования в Карабахе… Тут я и хватился, что ещё не все мной забыто, что
сохранилось немало материалов и документов 90-х годов по Карабаху. Но и это
не смогло заставить взяться за перо - я просто прилип к клавиатуре компьютера
и начал набивать буковки буквально одним пальцем – печатать-то так и не
научился. «ПРОЛОГ» Для меня лично всё связанное с Карабахом началось
до банальности просто, но на несколько лет основательно перевернуло жизнь. В
конце апреля 1992 г. министр иностранных дел России А.В.Козырев вызвал меня и
предложил заняться урегулированием конфликта в Нагорном Карабахе. К тому времени я уже отработал в Министерстве
почти 40 лет, последних полтора года возглавлял Управление стран Африки МИД
России, хотя не мог считать себя африканистом, поскольку за спиной у меня был
опыт работы только в одной африканской стране - Анголе. Правда, в довольно
трудный, но весьма интересный для посла СССР период поворота от войн к миру
на юго-западе Африки - как в Намибии, так и в самой Анголе (1987-90 гг.). Но
этого, на мой взгляд, было явно недостаточно для того, чтобы активно заниматься
африканским направлением во внешней политике нашей страны. Вот и попробуйте угадать, чем, какими
соображениями движимы руководители Министерства? Не могу знать, чем
руководствовался Э.А.Шеварднадзе при моём отзыве из Луанды, чтобы посадить
начальником Управления стран Африки. Точно также не могу гадать, почему
остановил на мне выбор А.В.Козырев, когда решил создать посредническую миссию
России по мирному урегулированию в Нагорном Карабахе. Кто-то утверждал потом, будто опыт моего участия
в урегулировании на юго-западе Африки сыграл какую-то роль в подборе главы
создававшейся в тот момент российской посреднической миссии по Карабаху. Теперь речь шла уже не о далеком континенте, а о
новом "ближнем зарубежье" России. Закавказье еще вчера было одним
из окраинных уголков нашей страны, заочно даже казалось весьма уютным и
симпатичным. А теперь там пылали испепеляющие тысячи людей костры вооруженных
конфликтов. Причем предстояло заняться самым первым и наиболее масштабным из
конфликтов - самым «древним» из действующих вулканов в этом регионе, да и на
всей территории Советского Союза. К подобным делам не за рубежом, а в
пределах ещё вчера нашей общей страны никогда прежде мне не приходилось
прикасаться. Была лишь довольно эпизодическая роль члена
мандатной комиссии XXVIII съезда КПСС. Этой комиссии сразу пришлось
разбираться с мандатами трех «лишних» делегатов съезда от НКАО (тогда
карабахские армяне, норовя перехитрить Центр, отказались участвовать в
республиканском съезде в Баку, где по квоте Нагорного Карабаха были избраны
три делегата на ХХVIII съезд – один азербайджанец, один армянин и один
русский, но вслед за этим тут же избрали у себя трёх своих делегатов). На
этом же съезде возникла у меня переписка с первым секретарем компартии
Азербайджана А.Н.Муталибовым вокруг событий в Сумгаите. Вот это и были мои
первые соприкосновения с карабахскими делами – за два года до назначения на
Карабах. Да и в
Закавказье был я ранее всего два дня, сопровождая при поездке в Ереван
министра иностранных дел Кубы Исидро Мальмьерку, посетившего СССР в начале
80-х годов с официальным визитом. Что же
представлял для нас нагорно-карабахский конфликт в тот период, в начале 1992
г.? Тут уже не сработал бы широко применяемый в военной авиации прием
определения "свой - чужой". Конфликт уже не велено было считать
"своим" – как Армения, так и Азербайджан уже провозгласили свою
независимость. Но невозможно было относиться к нему как к "чужому":
и азербайджанцы, и армяне ещё были для нас своими – гибли свои ребята! И в
этом потом оказалась одна из главных особенностей нашего посредничества по
Карабаху. Она и облегчала нам работу во многом, и неимоверно осложняла,
сковывала все движения. А в тот момент - в кабинете министра, порядком
озадаченный его предложением, я смог лишь, не выбирая слов, пробормотать:
"Откровенно говоря, энтузиазма не испытываю. Но если надо, буду
работать". Видимо, А.В.Козырев не счел это за достаточно убедительный
отказ. Через несколько дней, 5 мая 1992 г. был подписан приказ об учреждении
посреднической миссии России по Нагорному Карабаху во главе с послом по
особым поручениям таким-то. Как забавный курьёз вспоминал свой разговор на
ходу с другом и однокашником послом Всеволодом Олеандровым. Он сообщил мне,
что только что получил новое назначение, связанное с работой по Армении. «Не
на Карабах ли? – сочувственно переспросил я его и добавил – Ну, слава Богу,
что на двусторонние дела!». Это было в самый канун разговора с министром и
моей переброски на Карабах. Начал вгрызаться в непростую материю
нагорно-карабахского конфликта. Только на усвоение азов ушло около года.
Помню, что лишь где-то в первой половине 1993 г. почувствовал себя достаточно
уверенно и в отношении конфликтующих сторон, и в контактах со многими
зарубежными партнерами по минской группе, сложившейся в рамках СБСЕ в
интересах урегулирования этого конфликта. Но и поныне, много лет спустя, то и
дело обнаруживаешь себя недоучкой то в одном, то в другом аспекте - настолько
многогранна фактура этого трагического противостояния в Закавказье, которое
обрело теперь резонанс далеко за пределами региона. Нередко его отзвуки
доносятся теперь к нам и из-за океана. Чтобы перейти потом ближе к делу, скажу сразу ещё
несколько слов о характере нагорно-карабахского конфликта и его специфике.
Казалось бы, он не нуждается в особом представлении. Слишком жив в нашей
памяти шок от первой вооруженной конвульсии, потрясшей устои огромной мировой
державы - Советского Союза. Само слово "Карабах" стало
нарицательным для вооруженных конфликтов на территории бывшего СССР (в силу
своей продолжительности, ожесточенности, беспросветности, иррациональности).
И для конфликтов, которые уже обагрили кровью земли в разных уголках Евразии,
и для тех, которые еще только назревали. Его особая пагубность в том, что не одно такое противоборство
было как бы поощрёно, почти "легализовано" карабахским прецедентом.
Дестабилизирующий эффект его вышел за пределы региона. Но в чём-то Карабах
послужил и предостережением - не дал где-то тлению политических конфронтаций
вспыхнуть кровавыми разборками и прямыми военными действиями. И все же нельзя обойти молчанием ряд особенностей
карабахского столкновения, во многом отличающих его от других постсоветских
конфликтов. Во-первых, карабахский вопрос имеет давние исторические
корни (в отличие от других, "молодых" конфликтов): хорошо известны
столкновения между армянами и азербайджанцами в позапрошлом веке и в начале
прошлого. Это предопределило особую степень взаимного недоверия сторон,
эмоционально-психологический накал нынешнего конфликта, его ожесточенный и
затяжной характер. Военные действия в Карабахе отличались тем, что пленных
там было необычайно мало по сравнению с погибшими и пропавшими без вести: в
плен брали в виде редкого исключения. Поэтому и этническая чистка была там в
годы войны своеобразна: при приближении сил противника мирное население
сотнями тысяч бежало, превращаясь в вынужденных переселенцев. Стороны нередко
обвиняют друг друга в депортациях, но они больше присущи первой фазе
конфликта. В годы боев депортированных было гораздо меньше, чем тех, кто
оставлял родные места, опасаясь депортации или жестокого обращения другой
стороны. Другая особенность Карабаха - постепенное,
особенно с конца 1991 г., разрастание
отдельных очагов силового конфликта в настоящую войну. В войну, в которой
развернулись масштабные наступательные операции, захватывались обширные
территории. Бои расползлись далеко за пределы Нагорного Карабаха, дошли до
границ третьих государств, приблизившись к опасной грани интернационализации
конфликта. Транспортная и энергетическая блокада деформировали экономику и
экологию всего региона. Были прямо затронуты интересы России, Грузии, Ирана,
Турции. В-третьих, именно в Карабахе имело место наиболее
массированное применение современных тяжелых вооружений, включая танки и
другую бронетехнику, артиллерию и ракетные установки залпового огня,
бомбардировочную авиацию. Не были редкостью удары по населенным пунктам и
гражданским объектам, что привело к большим жертвам среди мирного населения, к
нарастанию массовых потоков переселенцев и беженцев. Этому конфликту присущи
многократные грубые нарушения норм международного гуманитарного права, да и
по завершении боев их было немало. Ещё один штрих карабахского конфликта –
феномен наёмничества. Особые сложности создавала и создает специфика
политической конфигурации карабахского конфликта. В отличие от
"двухмерных" внутригосударственных конфликтов в Грузии, Молдавии и
Таджикистане, где две стороны прямо противоборствуют друг с другом на этнической,
клановой или иной основе, в Карабахе рисунок конфронтации не прост - здесь в
военном конфликте было две стороны, а политически их три: Азербайджан,
Нагорный Карабах и Армения. Здесь переплетаются черты как внутреннего, так и внешнего конфликта (не
говоря уже о советском периоде 1988-91 гг.). Причем лишь в этот конфликт
непосредственно вовлечены две бывшие союзные республики, а ныне - два
суверенных государства, являющиеся участниками Содружества Независимых
Государств. Все эти особенности войны в Нагорном Карабахе и
вокруг него настоятельно требовали не допустить её дальнейшего разрастания,
тем более интернационализации, как можно скорее пресечь её - прекратить
первоначально хотя бы только кровопролитие, а затем добиться постепенной
деэскалации конфликта, перехода к политическому урегулированию в условиях
прекращения боевых действий. К сожалению, правящие элиты конфликтующих
сторон, особенно одной из них, долго не могли расстаться с иллюзорными
надеждами достичь своих целей военным путем, проявляли непримиримость и
негибкость. Стоит ли объяснять, что специфика этого конфликта
лишь усугубляла дело, осложняла миротворческие усилия? Общая дестабилизация
обстановки в регионе создавала особые трудности для прекращения огня и
мирного урегулирования. Конечно, сказанное не исчерпывает особенностей
карабахского конфликта, но о нем уже немало сказано и написано. Гораздо
меньше написано об его урегулировании, но зато в этом гораздо больше
нелепостей и искажений. Поэтому и отваживаюсь я на «крестовый поход» против
лжи и путаницы вокруг карабахского урегулирования, особенно роли России в
нём. |
|