В.Н.Казимиров

Мир Карабаху (к анатомии урегулирования)

в начало

ПРОРЫВ К ПЕРЕМИРИЮ В КАРАБАХЕ

12 мая 1994 г. стало днём надежд для исстрадавшихся народов Азербайджана и Армении, для всего Закавказья благодаря вступлению в силу в этот день соглашения о прекращении огня в карабахском конфликте, которое держится уже более десяти лет. Соглашения действительно жизненно важного по содержанию и беспрецедентного по форме. Наконец-то и нам, посредникам, улыбнулась удача! Но она благосклонна лишь к тем, кто непреклонно добивается её. Именно на прекращение этого кровопролития были нацелены настойчивые посреднические усилия России на протяжении двух с лишних лет (с сентября 1991 г.).

Лучше сказать с самого начала, что ни сами конфликтующие стороны, ни иные посредники не добивались этого столь упорно и последовательно. Это легко подтвердить не одним десятком фактов. В этом - самый убедительный ответ тем, кто годами назойливо приписывает Москве стремление продлить этот конфликт или затянуть его урегулирование.

Конфликтующие стороны нехотя склонялись иногда к прекращению огня, но, как правило, при неблагоприятном для себя обороте дел на фронте и лишь временному. Обычно в поисках передышки, чтобы затем возобновить боевые действия в погоне за успехами. К сожалению, правящие элиты сторон в конфликте долго не расставались с иллюзией достичь своих целей военным путем, проявляли непримиримость и негибкость. А кое-кто из посредников считал тогда неизбежной продолжительность вооруженной борьбы. А иные под видом участия в урегулировании отдавали свою энергию совсем другим приоритетам.

Ситуация на фронте к началу мая 1994 г. стала весьма противоречивой. После того, как зимой выдохлось контрнаступление азербайджанцев, дав довольно скромные результаты, но резко приумножив потери всех сторон, сложилось по большому счёту определенное равновесие сил. Наиболее упорные бои шли в районе Тер-Тера. Попытки армян овладеть этим городом потенциально представляли большую опасность. Если бы им удалось перерезать дороги, ведущие на второй город Азербайджана – Гянджу, или продвинуться по направлению Барда – Евлах – Мингечаур к реке Кура, то северо-западный выступ республики подвергся бы угрозе отсечения от «материка». Мог повториться кошмар, постигший юго-запад Азербайджана осенью 1993 г., когда армяне вышли на пограничную с Ираном реку Аракс.

Поэтому азербайджанское руководство было заинтересовано в прекращении огня. Прежде оно нередко грешило то нежеланием идти на прекращение огня, то срывами таких договоренностей, но на этот раз настойчиво, с явным укором ставило вопрос, неужели Россия не может остановить военные действия. Это высказывалось и мне на самом высоком уровне. Характерно, что на сей раз оно не выдвигало никаких предварительных условий для прекращения огня, не требовало при этом освобождения захваченных армянами территорий. К концу воскресного совещания в Баку 8 мая в кабинете президента АР вскоре после того, как спикер милли-меджлиса Р.Б.Гулиев подписал Бишкекский протокол, Г.А.Алиев в моем присутствии дал указание министру обороны М.И.Мамедову оформить документ о прекращении огня. Сразу же начали работу над текстом. Мне как посреднику приходилось из Баку по советской правительственной линии ВЧ созваниваться с Ереваном и Степанакертом для согласования документа. В какой-то мере помогало то обстоятельство, что Степанакерт как раз объявил, будто прекратил огонь в полночь на 9 мая в одностороннем порядке. В Баку тоже поговаривали об одностороннем прекращении огня, но ясности не было. Тем временем поступали сведения, что столкновения на фронте продолжаются.

9 мая в том же кабинете Г.А.Алиева состоялось новое совещание по доводке подготовленного мной документа о прекращении огня. В нем приняли участие Р.Б.Гулиев, В.М.Гулизаде, М.И.Мамедов, посол в Москве Р.Г.Ризаев. Однако радоваться было рано. Азербайджанцы снова (как 4-5 мая в Бишкеке и 8 мая в Баку) принялись настаивать на том, чтобы и под этим документом стояла также подпись представителя азербайджанской общины Нагорного Карабаха. Это стало «пунктиком» бакинской дипломатии. Конечно, эта община оставалась «заинтересованной стороной», но не могла считаться стороной в конфликте: у неё не было собственных подразделений на фронте, которым надлежало бы прекратить огонь (однажды потом мой финский коллега, сопредседатель минской группы ОБСЕ Р.Ниберг напомнил Г.Алиеву в этой связи, как Сталин спросил, сколько дивизий у папы римского?). Элементарная логика не позволила мне включить в этот текст подпись Н.Бахманова. Но тут же возникли новые препятствия.

Азербайджанцы, ровно 10 раз оформлявшие тогда документы об ограничении военных действий со Степанакертом (без какого-либо участия Еревана), соглашались теперь подписать соглашение только с представителем Армении, но без армян Нагорного Карабаха. Однако Ереван уходил от этого. Наконец, на этот раз не без труда (впервые после соглашения П.С.Грачева в Сочи в сентябре 1992 г.) удалось договориться о том, что Армения также подпишет документ.

Но Ереван не желал ничего подписывать без участия Степанакерта, а азербайджанцы не хотели ставить свою подпись рядом с карабахской, а тем более в присутствии карабахцев. Конечно, есть «технологии», позволяющие подписать соглашение порознь, т.е. без очной встречи представителей сторон за одним столом, но бакинцы не хотели и этого. Так самое главное заслонялось явно вторичным. С другой стороны, согласование места подписания документа и съезд туда полномочных представителей заняли бы не один день, а всё было так зыбко, что могло за это время и разладиться.

Тупиковая ситуация была абсурдной: все стороны в конфликте согласны на прекращение огня, но дело упиралось в то, чьи подписи должны стоять под документом. Надо было безотлагательно использовать готовность всех сторон прекратить огонь и как-то обойти их упорное нежелание встречаться, чтобы нормально подписать единый документ.

Времени на согласование формальностей - в обрез! А выбора между продолжением кровопролития и юридическими тонкостями и быть не могло. История дипломатии не очень-то помогала прецедентами – их не было. Нужны были нестандартные решения, необычные уловки, чтобы не потерять драгоценное существо дела, не подвергать опасности новые сотни, а, может быть, и тысячи жизней только из-за расхождений по форме документа. Поэтому опять сгодилась «технология» российского посредничества, применявшаяся на протяжении 1993 г. при заключении краткосрочных договоренностей (в основном о прекращении огня или его продлении). Уже был наработан опыт «факсимильной» дипломатии, когда из-за срочности дела и невозможности собрать представителей конфликтующих сторон в одном месте посредник договаривался со сторонами по телефону, а потом быстро оформлял договоренности путем обмена согласованными, а затем подписанными текстами по факсу.

Это и позволило нам с 9 мая приступить к оформлению прекращения огня, несмотря на нежелание одной стороны проводить специальную встречу и подписывать документ вместе с представителем другой конфликтующей стороны, реально противостоящей ей на поле боя, но с конца 1993 г. не признаваемой более и в этом качестве. Остальные параметры договоренности согласовать всё же удалось. Условились, что соглашение подпишут высшие военачальники сторон – министры обороны Азербайджана и Армении и «командующий армией Нагорного Карабаха».

Текст, срочно подготовленный в Баку российским посредником, имел, подобно прежним документам, форму абсолютно идентичного обращения каждой из сторон к трем должностным лицам России. Ради отлаживания непростых отношений между МИД и Минобороны РФ на первое место среди адресатов я ставил не своего непосредственного начальника, а министра обороны П.С.Грачёва, только на второе - мининдел А.В.Козырева, а на третье – полномочного представителя Президента России по урегулированию в Нагорном Карабахе.

Такая последовательность адресов использовалась и ранее. Она была вполне естественной, поскольку подписывают обращение высшие военачальники и по тексту просят Грачёва как можно скорее провести совещание в Москве с их участием для согласования механизма обеспечения прекращения огня. Приходилось учитывать, что могут потребоваться то ли российские военные наблюдатели, то ли разделительные силы, а они есть только у Минобороны. Грачёв именно себя видел в роли миротворца: как только 19 сентября 1992 г. подписал он соглашение в Сочи о приостановке военных действий на два месяца, тут же нашлись у России военные наблюдатели (а когда прекращение огня готовилось силами МИД РФ, в ответ на наши запросы Минобороны не раз присылало формальные отписки). Вот почему надо было первым поставить Грачёва, хотя ни он, ни Минобороны не имели отношения к составлению этого документа.

Вследствие двухдневных дискуссий в Баку (8 и 9 мая - сначала из-за «Бишкекского протокола», а потом по соглашению о прекращении огня) так и не удалось приурочить перемирие ко Дню Победы, как предлагалось в Бишкеке. Наметили мы было начать его в полночь на 11 мая, но из-за сложного порядка подписания соглашения пришлось сдвинуть ещё раз - на 00 часов 01 минуту 12 мая.

В итоге Г.А.Алиев 9 мая благославил министра обороны Азербайджана М.И.Мамедова подписать текст из четырех пунктов на одной странице. Внизу страницы, где поставил свою подпись М.Мамедов, были пропечатаны также должности остальных «подписантов»: министра обороны Армении и командующего армией НК, но подписывать им предстояло не этот лист, а идентичный текст на своих листах в Ереване и Степанакерте (кое-кто попытался потом даже сочинить такую версию, будто бы первоначальный документ не предусматривал подпись от Нагорного Карабаха, а это российский посредник задним числом вписал её туда – наверное, стоит в приложениях к этому повествованию опубликовать ксерокопию оригинала этого документа, чтобы положить конец довольно гнусным выдумкам).

Из Баку факсом текст был отправлен мной в Ереван и Степанакерт с просьбой прислать оба подписанных экземпляра сразу в МИД России. Копию параллельно выслал в Москву, в том числе П.С.Грачёву и его заместителю Г.Г.Кондратьеву, с пометкой, что передал на подпись армянам. Вечером вернулся домой в ожидании факсов от армян.

Тем временем министр обороны Армении внес небольшие поправки (опустил одну из ссылок на московский протокол министров обороны от 18 февраля 1994 г. и снял идею пригласить председателя Минской конференции СБСЕ по Нагорному Карабаху на подписание будущего Соглашения о прекращении вооруженного конфликта). Пришлось уже из Москвы по телефону досогласовывать эти поправки с Баку, но там быстро согласились с ними.

10 мая получил в Москве окончательный текст с подписью министра обороны Армении Сержа Саркисяна. 11 мая пришёл факс из Степанакерта с такой же «одинокой» подписью «командующего армией Нагорного Карабаха» Самвела Бабаяна. Как посредник немедленно известил все стороны о завершении процедуры подписания документа и разослал факсом перекрёстно каждой стороне листы с подписями двух других сторон - пора отдавать приказы войскам!

Эти три листка (с идентичным текстом и одной подписью на каждом), сведенные воедино в руках российского посредника, и стали искомым соглашением о прекращении огня. Совокупно они как бы составили документ, который обычно подписывают полномочные представители сторон за одним столом либо, по меньшей мере, в один день и в одном месте, на одной странице (а иногда и в нескольких экземплярах). Ссылки в тексте на Протокол министров обороны от 18 февраля и призыв парламентариев из Бишкека, вовсе не означали, что документ был чем-то производным от них. Это было самостоятельное соглашение, но упоминание о них как бы закрепляло позитивную динамику мирного процесса.

Важно подчеркнуть, что в отличие от всех предыдущих договоренностей о прекращении огня действие данного соглашения изначально оформлялось «по умолчанию» как бессрочное: на этот раз специально не был указан какой-либо срок его действия. С этим крайне важным обстоятельством согласились все стороны (хотя потом вокруг этого возникали непростые ситуации).

Другое отличие от предыдущих соглашений состояло в том, что на сей раз на каждом листе ставились не по две подписи от каждой стороны (от имени политического и военного руководства - как было прежде), а по одной подписи высшего военачальника каждой стороны. Вроде бы это технические мелочи, но они отражали некоторые политико-процедурные подвижки. Во-первых, как ни капризничали в Баку, под текстом значилось, что данное соглашение будет подписывать и представитель Нагорного Карабаха. Во-вторых, как бы ни ловчил Ереван, изображая, будто конфликт лишь между Баку и Степанакертом, ему пришлось принять участие в подписании этого соглашения. Всё это больше соответствовало реальной обстановке в регионе. По понятным причинам бакинцев радовало появление подписи Еревана. Правда, в дальнейшем Баку стал еще больше уклоняться от признания Степанакерта конфликтующей стороной и участником переговоров.

Что касается своеобразной формы соглашения, можно вспомнить по аналогии широко применяемое заключение договоренностей в виде обмена письмами между сторонами. Специфика ситуации состояла в том, что стороны не были готовы обменяться письмами между собой напрямую (к тому же их было трое!). Именно поэтому использовалась форма обращения каждой из сторон к России как посреднику с принятием идентичных обязательств. Дело облегчалось тем, что этот приём уже не раз использовался в Карабахе при оформлении прекращения огня (но тогда сторон было только две: Баку и Степанакерт – без Еревана).

Поэтому соглашение о прекращении огня с 12 мая 1994 г. не имеет единого оригинала или нескольких экземпляров, подписанных представителями всех трех сторон. Не было печатей, сургуча, нарядных папок. Нет и формального депозитария соглашения, хотя все три экземпляра обращения были адресованы и направлены в Москву. Но эти формальные «несовершенства» документа, его несоответствие известным стандартам не помешали, однако, осуществить прекращение огня на практике, а ведь это главное. Дело не в неурядицах оформления, а в политической воле сторон, верно отражавшей в тот момент стремление как азербайджанского, так и армянского народов добиться прекращения кровопролития.

Существеннее были другие слабости соглашения. Оно не содержало таких обычных средств закрепления прекращения огня, как развод сил конфликтующих сторон от линии их соприкосновения, отвод от нее тяжелых вооружений, создание буферной зоны, размещение там нейтральных наблюдателей или разделительных сил, мер контроля, международных гарантий. Исходили из того, что часть этих задач будет решена на встрече министров обороны Азербайджана, Армении и «командующего армией Нагорного Карабаха», которую в этом обращении все трое просили министра обороны России срочно созвать в Москве.

Такая встреча по приглашению П.С.Грачева состоялась 16-17 мая 1994 г. Любопытно, что сотрудники Минобороны РФ, видимо, привыкшие к нередким срывам прекращения огня, подготовили своему министру к этому совещанию проекты документов, в которых вновь предлагали… прекратить огонь с 18 мая. С некоторым недоверием и даже без удовольствия были выслушаны мои пояснения, что такое соглашение уже подписано и вот уже несколько дней как в основном установилось прекращение военных действий (инцидентов было немного, а крупных не было вообще). Нелегко было поверить, что, наконец-то, перемирие состоялось!

В ходе этого совещания в Москве кое у кого не выдержали нервы. Грачев, уже не раз проводивший подобные встречи военачальников по Карабаху и явно расстроенный их несговорчивостью и необязательностью, весьма опрометчиво избрал чересчур резкий, почти ультимативный тон, чуть ли ни тон диктата. На следующий день пресса не упустила случая расписать это самыми броскими мазками. К совещанию были разработаны и в основном одобрены на нем меры по укреплению режима прекращения огня, исходившие из размещения в зоне конфликта российских миротворцев.

Но нервы подвели не только Грачёва. В тот же день Г.А.Алиев срочно дал указание своему министру Мамедову не подписывать выработанного на этой встрече документа, а немедленно вернуться в Баку будто бы за дополнительными инструкциями. 17 мая вместе с Мамедовым мы вылетели в Баку. 18 мая Г.А.Алиев принял его и дал указание не подписывать московский документ. Как рассказал мне потом министр, президент помахал перед ним ладонью вниз, давая понять, что не следует торопиться. В тот же день состоялась моя беседа с президентом, в ходе которой он делал финты, предлагая встречу с Л.Тер-Петросяном в Москве в первых числах июня для подписания «большого политического соглашения». Когда 19 мая мы с Мамедовым опять же вместе вернулись в Москву, азербайджанский министр на встрече с заместителем министра обороны России Г.Г.Кондратьевым (Грачев не пожелал принимать его) начал накручивать новые условия как раз для того, чтобы не подписывать документ, подготовленный 16 мая. Он попытался увязать развод войск с выводом армянских сил с занятых ими территорий. Гейдар Алиевич в то время объяснял мне отзыв Мамедова в Баку неподобающе резким тоном Грачёва, но на деле причины лежали глубже.

Азербайджан подвергся сильнейшему нажиму западных держав. Если прекращение огня при посредничестве России было для западников немалым огорчением, то перспектива размещения в зоне конфликта её миротворческих структур становилась для них просто невыносимой. Это видно и из необычайной активизации руководства минской группы после 12 мая, из серии поездок и предложений Яна Элиассона, а также из всей динамики западной дипломатии по Карабаху на протяжении всего 1994 г. Все её усилия были нацелены на то, чтобы обозначить хотя бы перспективу направления наблюдателей и миротворческих сил ОБСЕ - лишь бы не допустить размещения сил России и других стран СНГ. Вот этого нажима Алиев и не выдержал, дав команду на очередной зигзаг в своей политике, на сей раз в сторону Запада.

Уход Азербайджана от средств закрепления прекращения огня не дал возможности основательно упрочить соглашение в военно-техническом отношении. В итоге перемирие не получило надлежащего подкрепления ни от России, ни от Запада и объективно осталось довольно хрупким: не было проведено развода сил сторон от линии соприкосновения, достаточного отвода тяжелых вооружений от этой линии, установления бесполетной зоны и т.д. Иногда стороны с гордостью отмечают, что это прекращение огня держится ими самостоятельно, без прямого подключения иностранных наблюдателей и разъединительных сил. И верно – это действительно достижение! Но всё-таки линия соприкосновения сторон осталась весьма взрывоопасной зоной, а вследствие нередких инцидентов на ней по-прежнему есть жертвы: каждый год там гибнет немало солдат и мирных жителей.

Чувствовалась разница в том, как стороны восприняли прекращение огня. В Азербайджане преобладало чувство некоторого облегчения. А некоторые армяне, особенно карабахские упрямцы, не раз потом сетовали, что настойчивость России помешала им овладеть городом Тер-Тер и сделать Баку сговорчивее. Публично же они не раз заявляли, что прекращение огня не столько было результатом посреднических усилий, сколько прямым следствием установившегося военного равновесия сил.

Два месяца спустя, 20 июля 1994 г. последовала довольно нелепая попытка западников «перехватить» майское прекращение огня у России. В Ереване президент Л.Тер-Петросян сообщил мне в ходе беседы, что из Стокгольма звонил Матиас Мосберг и от имени руководства минской группы (председательствовали шведы) предложил продлить прекращение огня на 30 дней. Говорю президенту, что часа два назад Мосберг позвонил в Ереван и мне, но ни слова не сказал о таком предложении. Но ещё более странно и гораздо важнее другое - как это продлить прекращение огня, которое специально было установлено как бессрочное? Что означало бы это на практике? Фактически - дать той или иной стороне возможность через 30 дней отказаться от дальнейшего продления и открыть простор для возобновления военных действий. Разумеется, мы не могли пойти на это – променять бессрочное перемирие на месячное и оказаться затем перед неизвестностью.

Вместо этого тут же предложил президенту альтернативу: политические и/или военные руководители сторон могли бы периодически (совместно или порознь) подтверждать режим прекращения огня, что только укрепляло бы его. Тер-Петросян одобрил идею. После её обсуждения с Баку и Степанакертом мы получили согласие всех сторон. Тут же сделали первый набросок и начали согласование небольшого текста между сторонами. Вернувшись в Москву, следил, как стороны - уже напрямую – завершали согласование формулировок.

26-27 июля 1994 г. три военных руководителя: министры обороны Азербайджана и Армении и командующий армией Нагорного Карабаха подписали первое такое подтверждение. Опять же по факсу он был направлен в Москву в те же адреса, что и прежде. Правда, советник президента Азербайджана Вафа Гулизаде предложил мне в Баку направить этот текст и Яну Элиассону. Мы не стали возражать, согласились и армяне. Так впервые стал фигурировать в переписке с Москвой и новый адресат - председатель Минской конференции. Не смешно ли, что именно поэтому западники заметно поднимают значение этого документа – как бы в противовес соглашению от 9-11 мая? (Правда, для нас это не новость – мы видели, как Постоянный совет СБСЕ 19 мая вообще «не заметил» этого соглашения, потому что достигнуто Россией, и выразил поддержку альтернативному проекту соглашения об укреплении режима прекращения огня, с которым несколько недель «носился» Я.Элиассон, мешая нашей работе со сторонами над «большим политическим соглашением». Он даже добился подписи азербайджанцев, но они тут же отозвали её). Упомянутая выше курьезная вылазка М.Мосберга особенно примечательна тем, что ради «перехвата» прекращения огня в руки минской группы, шведы не останавливались даже перед риском его срыва! Трудно поверить, что грамотные шведские дипломаты не сознавали этого или действовали так по своей собственной инициативе.

Новинкой документа от 26-27 июля было то, что на сей раз всё оформлялось уже на одном листе (а не раздельно) с указанием должностей и автографами (курьёз, но это было чуть ли не достижением!). Именно в этом тексте впервые появилась широко использовавшаяся потом в разных вариациях формулировка о том, что стороны обязуются соблюдать прекращение огня вплоть до заключения Соглашения о прекращении вооруженного конфликта. Дословно это было высказано так: «Противоборствующие стороны обязуются в согласованные сроки подтверждать взятые на себя обязательства по прекращению огня вплоть до заключения большого политического Соглашения, которое предусматривает полное прекращение военных действий».

Поиск путей закрепления отказа от кровопролития был продолжен и позднее. С целью укрепления режима прекращения огня (опять же по инициативе России, но от имени сопредседателей минской группы) была достигнута и 6 февраля 1995 г. оформлена договоренность между сторонами о порядке урегулирования вооруженных инцидентов. Такого рода инциденты периодически возникали, хотя тогда чаще на армяно-азербайджанской границе, чем вокруг Нагорного Карабаха. Важно было предоставить в распоряжение сторон четкий механизм, который затруднял бы их продолжение или эскалацию. По просьбе одной из сторон нами был разработан даже проект внутренней инструкции по порядку использования данного механизма. И если стороны не использовали в должной мере этот механизм, то это «их проблема» - они сами ответственны за это.

Спустя много лет обнаруживаю некий перл, принадлежащий Вафе Гулизаде. В бакинской газете «Зеркало» (26 декабря 1998 г.) он расписывает, будто в мае 1994 г. я предлагал установить трехмесячный срок действия соглашения о прекращении огня. «Через каждые три месяца Азербайджан и Армения должны были бы при посредничестве России договариваться о продлении прекращения огня, - негодует он. - Так что кланяться в ноги России нам предлагали через каждые три месяца».

Право, логика довольно странная: неужели Москва, положившая столько сил для прекращения кровопролития в Карабахе, могла быть заинтересована вновь и вновь упражняться каждые три месяца в том, чтобы уламывать таких непростых партнеров продлить перемирие, не говоря уже о возможности его срыва? К счастью, сохранился рукописный черновик этого соглашения: изначальный набросок, сделанный мной в кабинете Г.А.Алиева 8 мая 1994 г. Разумеется, в нём нет ни прямых, ни косвенных наметок срока действия – как уже говорилось, соглашение сразу делалось как бессрочное! (Видимо, тоже придётся разместить это на сайте среди приложений).

Но В.Гулизаде не останавливается на этой выдумке. Он продолжает фантазировать: «Формулировка о прекращении огня – «вплоть до заключения мирного соглашения» - была достигнута обходным путем, по телефону, минуя Москву, Париж, благодаря конструктивизму и сотрудничеству Жирайра Либаридяна, бывшего советника бывшего президента Армении Левона Тер-Петросяна, с которым я вел прямые переговоры. Эта формулировка, наряду с другими факторами, несомненно, способствовала тому, что прекращение огня приобрело устойчивый характер. Начался мирный процесс, и перестали гибнуть люди».

Не хочу оспаривать слов о Ж.Либаридяне и важности упомянутой формулировки, хотя Вафа Мирзоевич не отличился тут точностью по времени. Прямые переговоры советников двух президентов начались в Амстердаме лишь 19 декабря 1995 г., полтора года спустя. Так что и в этом деле участие Москвы не было лишним, хотя В.Гулизаде – то ли по забывчивости, то ли по умыслу - столь рьяно отрицает, даже отвергает его. Совсем не удержал он в памяти и то, что предлагалось делать раз в три месяца. В июле 1994 г. в связи с разработкой текста периодических подтверждений прекращения огня, действительно вначале возникла идея делать их раз в три месяца, но потом в ходе согласований конкретная периодичность выпала. Но ведь это вовсе не срок действия прекращения огня! Одним словом, не то, не тогда и не там… Напрасно В.Гулизаде пытается вчинить нам этот нелепый укор! Не буду касаться политической сути его писаний. Сознает ли он, в каком дефиците у него самое необходимое - сама достоверность изложения?

Так в основных чертах обстояло дело с прекращением огня и военных действий в Карабахе в мае 1994 г. Хотя пресса, политологи и даже некоторые исследователи, нередко не зная документов, впадают в путаницу и вводят в заблуждение своих читателей. Чаще всего приписывают прекращение огня Бишкекскому протоколу, не понимая, что там был лишь призыв руководителей парламентов прекратить огонь в ночь на 9 мая, а не соглашение об этом. Другая нередкая ошибка – будто прекращение огня в Карабахе установлено с 18 мая (на упомянутом совещании министров обороны в Москве). В какой-то мере повинны в этом и мы, поскольку не публиковали текст соглашения о прекращении огня (правда, говорят, он размещён на сайте «МИД НКР»).

Стоит добавить, что прекращение кровопролития не только и не столько порадовало, сколько озаботило наших западных партнеров по минской группе ОБСЕ тем, что достигнуто при содействии России. Это вызвало немалый переполох среди западников и необычайную активизацию шведов как председателей минской группы СБСЕ. О некоторых «контрмерах» уже говорилось. Когда минской группе не удалось перехватить прекращение огня, возобладала линия на то, чтобы, признав скороговоркой вклад России, хотя бы умалить его значение. Это проявлялось в различных формах.

Например, и поныне, много лет спустя, справочники ОБСЕ утверждают, будто соглашение о прекращении огня в Карабахе имело неофициальный характер. Выше уже отмечалось, что в нём нет юридической чистоты и других тонкостей. Но оно подписано старшими военачальниками всех трех сторон в конфликте, уполномоченных на то высшими руководителями Азербайджана, Армении и Нагорного Карабаха. Более того, его многократно и публично одобряли и подтверждали первые лица всех сторон в конфликте. Оно не требовало одобрения парламентов, но было однозначно одобрено народами. Годы, прошедшие с тех пор, подтвердили его жизнеспособность. Каковы же основания считать его неофициальным? Кто и по каким критериям уполномочен определять меру официальности этого документа? Вряд ли корректно судить об этом со стороны СБСЕ, которое не имело прямого отношения к его подписанию. Если в этом истолковании и состоит реальный вклад ОБСЕ в карабахское урегулирование в части прекращения огня, то вряд ли он полезен.

Свою лепту в возбуждение сомнений и сумятицы насчет характера этого соглашения внёс в свое время президент Армении Л.Тер-Петросян. Выступая на 49-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН 29 сентября 1994 г., он заявил, что «благодаря прямым и непосредственным контактам сторон конфликта установленное 12 мая прекращение огня получило де-факто 27 июля и 28 августа 1994 г. официальный характер, стороны подтвердили свое стремление соблюдать режим прекращения огня до подписания политического документа». Слова президента Армении явно нацелены на показ плодотворности прямых контактов между сторонами конфликта, хотя абсолютно ничем не возможно подкрепить его суждение о том, будто заявления в конце июля и августа того года имели более официальный характер, чем само соглашение. Тот же уровень подписей, то же благославение высших руководителей. Как прекращение огня могло получить (к тому же де-факто!) официальный характер от июльского и августовского подтверждений – одному богу известно?! Надо сказать, что со стороны Азербайджана и Нагорного Карабаха подобных чудачеств не было.

Важно отметить, что в то время американцы как раз вели работу в пользу так называемой «формализации» прекращения огня (иначе говоря, как бы придания ему более официального характера). Вице-президент А.Гор и госсекретарь У.Кристофер 27 сентября 1994 г. говорили нашей делегации в США об этом как чуть ли не о первоочередной задаче по Карабаху. В переводе с псевдоюридического на язык политики это, с одной стороны, означало по-прежнему стремление принизить достижение России как посредника, а, с другой, - поиск новой формы того же перехвата прекращения огня в руки СБСЕ. Поэтому в ответ им А.В.Козырев подчеркнул тогда, что надо добиваться политического соглашения между сторонами конфликта, ибо в его отсутствие прекращение огня никогда не станет устойчивым, сколько бы мы его не формализовали.

Стоит ли удивляться тому, что затем кое-кто из исследователей стал называть это соглашение «неофициальным», что международные чиновники из Секретариата ОБСЕ много лет упорно твердят об этом в своих официальных справочниках? А ведь вопрос этот не носит чисто исторического или абстрактно юридического характера. То, что этим пытаются уязвить роль России, не самое главное. Суть в другом: это соглашение остается пока единственным реальным достижением в карабахском урегулировании – его значение ощущают оба народа и весь регион. Тем самым подрывают то немногое, но существенное, что достигнуто. Более того, опасно потакают тем авантюристам от политики, которые вновь ратуют за силовое решение этого затянувшегося конфликта. Судя по обстановке в регионе, это имеет самое прямое отношение не только ко вчерашним делам, но и к сегодняшним, и, нельзя исключать, что к завтрашним.

КАКУЮ РОЛЬ СЫГРАЛО ПОСРЕДНИЧЕСТВО РОССИИ В ПРЕКРАЩЕНИИ ОГНЯ?

На этот счет приходилось слышать крайние суждения. Одни усиленно подчеркивают роль России в прекращении кровопролития в Карабахе, так как будто бы это и зависело только от посредника, от его настойчивости и давления на стороны. Другие низводят эту роль, будто стороны остановили огонь сами по себе. Эта позиция, казалось бы, подтверждается и тем, что прекращение огня удерживается довольно долго без разведения войск сторон от линии соприкосновения, без отвода тяжелых вооружений, без нейтральных наблюдателей или разъединительных сил.

Например, "мининдел Нагорно-Карабахской Республики" А.Гукасян, выступая на публичных слушаниях в Комитете по делам СНГ и соотечественников за рубежом Госдумы России 11 апреля 1995 г., заявил, что не посредничество России остановило огонь, а усталость сторон и сложившееся равновесие сил. Нет сомнения, что оба эти фактора сыграли свою роль в достижении прекращения огня. Но ведь народы региона устали от крови не к 12 мая 1994 г., а гораздо раньше, и равновесие сил держалось всю первую половину 1993 г., после захвата Кельбаджарского района. Дело гораздо сложнее, слагаемых несколько больше, чем те два, которые отмечены А.Гукасяном.

Для уяснения этого феномена нельзя игнорировать многое другое.

Во-первых, последовательную установку России и Совета глав государств СНГ на однозначный приоритет, императив прекращения огня в процессе урегулирования. Только Россия и по ее инициативе Совет глав государств СНГ так четко настойчиво ставили эту задачу как самую первоочередную.

Во-вторых, со стороны России это была не просто принципиальная установка, а настойчивая, последовательная практика ее руководства, министерств иностранных дел и обороны РФ. Достаточно упомянуть целую серию краткосрочных прекращений огня, достигнутых в этом конфликте при посредничестве России в 1991, 1992 и особенно в 1993 годах. К сожалению, они не так долго продержались, но явились важной политико-психологической основой бессрочного прекращения огня с 12 мая 1994 г., которое держится уже более 10 лет.

В-третьих, Россия добивалась этого и в минской группе СБСЕ, но там ее голос за прекращение огня или хотя бы приостановку военных действий довольно долго глушили представители некоторых других стран, которые диктовали тогда курс минской группы и придавали больше значения непрерывности переговорного процесса, чем прекращению огня.

В-четвертых, стоило бы вспомнить, что никакому другому посреднику ни разу не удавалось добиться реального прекращения огня в Карабахе, даже краткосрочного: ни минской группе, ни Тегерану, ни Алма-Ате, ни...

Мой коллега из США посол Джон Мареска (как рассказывали мне другие коллеги) даже слегка трунил надо мной и чуть ли ни жалел меня - дескать, немного «свихнулся» на прекращении огня, не тот это путь к урегулированию.

Правда, шведам - руководителям минской группы в начале 1994 г. - очень хотелось добиться прекращения огня - пусть даже вместе с Россией, а лучше в обход, без нее, от имени Минской группы СБСЕ.

Если А.Гукасян всё ещё придерживается своего прежнего мнения, то пусть бы объяснил, почему руководители Нагорного Карабаха так долго высказывали представителям России своего рода укор или претензию за то, что русские в мае 1994 г. помешали им взять Тер-Тер. А это означало бы выход на Барду и Евлах и угрозу отрезать в районе Мингечаура весь северо-запад Азербайджана (подобно тому, как был отрезан в октябре 1993 г. его юго-запад). Стало быть, несмотря на упоминаемые им усталость и равновесие сил, карабахские лидеры еще стремились в тот момент выжать максимум из наступления на Тер-Тер, но вынуждены были под давлением обстоятельств остановить огонь.

Вот так-то обстояло дело с ролью России в прекращении огня. Не стоит преувеличивать её, но и умалить никому не удастся.

Приложения следуют (будут опубликованы позднее)